Высоцкий. Спасибо, что живой.

—    Что «не надо»? Ну, подлечите вы меня, выйду я через месяц, это же не я буду! С чужой кровью... Больше двух килограмм не поднимать! Всего бояться... Что я буду делать?

Семен Владимирович тяжело поднялся, держа в руках бумагу.

—    Пойдем, Нина. Пусть сами разбираются. — Он подошел к сыну, протянул ему подписанный бланк согласия. —Твоя жизнь. — И направился к двери.

Володя двинулся вслед за отцом.

—    Я разберусь. Спасибо, пап, возьми такси. — Он протянул отцу деньги.

—    На такси у меня самого есть.

—    Извини.

—    Что прикажешь делать с твоими извинениями? Солить?

Семен Владимирович нажал кнопку лифта. Нина Максимовна задержалась возле входной двери.

—    Володя, я там котлетки принесла, еще кое-что вкусненькое. — Она поцеловала сына. — Эта твоя, Таня, она хоть скорую вызвать может?

—    Мамочка, не волнуйся.

Дверь лифта за родителями закрылась.

—    Мы тоже поехали. — Санитары прихватили с подноса несколько бутербродов и поплелись из квартиры. — Через сорок минут смена. Всего доброго, Евгений Борисович. Счастливо, Володя.

Выпустив их, Володя снял туфли, надел тапки.

Евгений Борисович сидел на прежнем месте и явно не собирался никуда уходить. Паша встал, как бы приглашая его к выходу. Евгений Борисович продолжал сидеть.

—    Я отвечаю за каждое свое слово. У вас предынфарктное состояние. — Он обращался только к Володе и говорил медленно и тихо, как будто что-то диктовал. — Шумы, аритмия, изношенная задняя стенка. Все это на фоне, извините, постоянного медикаментозного допинга. Вы понимаете, о чем я? Ваш товарищ, — он указал на Леонидова, — обмолвился сейчас, что вы собираетесь на гастроли в Узбекистан. Жара, концерты, перелет. Вы просто не вернетесь оттуда. —И только высказавшись, он встал и, медленно проходя к двери, бросил: — Что мог, я сделал.

Глава седьмая «ВСЕ ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ»

Володя закурил и вышел на балкон. Он увидел медленно бредущих от подъезда родителей. Их обогнала скорая, сорвавшаяся с места со включенной мигалкой. Затем из под ъезда быстро вышел Евгений Борисович и направился к новеньким «Жигулям».

Володя нервно передернул плечами и затянулся. Он почувствовал, что его знобит, хотя вечер был теплый.

На балконе появился Леонидов со сковородкой котлет. Он с аппетитом надкусил одну и довольно причмокнул.

— Володь, я им про Узбекистан сказал, чтобы отстали. Чтобы поняли—не можешь ты сейчас в больницу, — начал Паша. — Ну и Фридман звонил при них раз пять, прям плакал. Говорил, если не приедем, кирдык ему. Предлагал, только не падай, четыреста пятьдесят — только тебе! Ну и нам удваивал. Я тебя не уговариваю. Просто было бы странно, если бы он звонил, а я тебе не сказал...

— Ты слышал, что в Ижевске арестовали кого-то после наших выступлений? — перебил его Володя.

Паша удивленно вскинул брови:

—    Не бери в голову, они сами подставились. Нас это не касается. Нигде ни подписей... ничего. Я же не дурак.

—    Я разве сказал, что ты дурак? Я сказал: «Люди сидят». — Володя вернулся в комнату.

На кухне уже несколько минут свистел чайник, раковина была полна посуды, стол тоже заставлен грязными тарелками и чашками. Татьяна сидела на лавке спиной к плите. Володя несколько секунд постоял на пороге кухни, затем снял чайник и ласково начал:

—    Он прекрасный врач. Я сам надеялся больше вас всех, но не получилось у него... со мной... — Володя выбросил в ведро под раковиной скомканный бланк. — И он это знает, и я. Вот он всех собрал и давай стращать. — Володя подбирал слова, стараясь говорить весело и беззаботно. — Я—его творческая неудача. Понимаешь?

Он заметил, что Таня прячет лицо, и попытался развернуть ее к себе. Она беззвучно плакала.

—    Ты чего?

—    Воды горячей нет.

—   Танюш, ты из-за этого?

Он указал на гору посуды, взял первую попавшуюся тарелку, вытащил из-под раковины помойное ведро и бросил в него тарелку. Затем сгреб со стола чашки — тоже в ведро. Стал хватать грязную посуду и беспорядочно швырять в мусор. Посуды было много, вся она не помещалась, и он начал давить ее ногой.

Таня поняла: происходит что-то неладное.

—    Перестань, порежешься.

—   А? Да.

Володя схватил топорик для отбивания мяса и принялся колотить им по посуде — в ведре, в раковине, на столе. Осколки разлетались по всей кухне. С Татьяны спало оцепенение, она вскочила и попыталась забрать топорик, но, поняв, что это невозможно, обхватила Володю обеими руками, мешая ему крошить посуду.

—    Володя, остановись! Володя!.. — закричала Таня. — Паша!

А Володя все топтал посуду, не обращая внимания на Танин крик.

—    Из-за этой ерунды...

Вбежал Леонидов со сковородкой в руке.

—    Вы чего? — растерянно спросил он, озирая разгром.

—    На счастье, — задыхаясь, ответил Володя и упал на лавку.

Не успел он перевести дыхание, как зазвонил телефон.

—    Фридман опять. Будешь говорить? — Паша поставил сковородку на плиту.

—    Скажи, меня нет, извинись...

—    Ну да, поверит он мне — тебя нет, — пробубнил Паша, доедая на ходу остатки котлеты. — Подвели мы людей!

Татьяна прикрыла дверь, взялась собирать осколки.