Высоцкий

Шестнадцатого мая «Послушайте!» наконец выпущено на сцену. Двадцать четвертого Высоцкий уже в Куйбышеве. Прямо к трапу пробрался симпатичный человечек по имени Сева, Ханчин по фамилии. По дороге из аэропорта показывает Волгу, горы Жигулевские, панораму города — для начала неплохо. От комсомольского обкома до филармонии захотелось пройтись пешком, сосредоточиться. Чудной памятник Чапаеву встретился: скачет целая компания на конях — подойдем, хочется посмотреть поближе. А что — есть движение, динамика… Как говорится, по нехоженым тропам протопали лошади, лошади… Кто тут в вашем клубе уже выступал? Как принимали? А кого лучше? Ну что, найдем мы с вашим залом контакт?

Концерт удался, только вот новая песня о конькобежце не так чтобы на ура прошла. Почему, ребята? Объясняют: тут ленинградец Юра Кукин уже отличился: спел эту вещь в убыстренном темпе, все тогда очень смеялись, а на авторскую версию теперь не отреагировали. Надо будет Кукину тактично намекнуть, что так не поступают, — тоже мне, хорош друг!

Далее у нас — Клуб имени Дзержинского, шагаем к нему по набережной. Когда к вам приходит теплоход «Эн Вэ Гоголь»? Между прочим, мама моя, Нина Максимовна, на нем по Волге-матушке сейчас путешествует. Так, есть еще время. И буфет есть. Девушка, нам, пожалуйста, бутылку шампанского. Давайте за мой первый успех и за начало нашей дружбы. Пейте, ребята, а сам я — потом, попозже.

Подошли к трапу. Он кричит: «Мама!» А она с кем-то на палубе беседует, не знает, что сын в этом городе оказался. Увидела — заторопилась, обрадовалась. Вот, посмотри, с какими людьми замечательными я здесь встретился.

После концерта — прогулка по Волге на катере. Капитан дает Высоцкому немного порулить, поясняет, как надо понимать огни фарватера и встречных судов. Ребята тем временем распевают главную песню этих мест: «Ох, Самара-городок, беспокойная я…»

Все больше времени он проводит с Таней Иваненко. Бывает, берет ее собой в поездки. Однако идиллия не складывается. Таню тяготит и роль «разлучницы», и то немаловажное обстоятельство, что она сама замужем. Ей хочется ясности и надежности отношений. Познакомила его с матерью и отчимом-полковником, которого называет отцом. Устраивает показательное прослушивание у них дома. Высоцкий подходит с пониманием: как-никак сам из военной семьи. Без особого надрыва показывает песни военные, спортивные, сказочные. Все довольны.

На этом домашнем концерте присутствует сосед Таниной мамы — Давид Карапетян, по профессии переводчик с итальянского, живущий в том же доме с женой-француженкой по имени Мишель. Однажды, случайно встретившись здесь с Татьяной, он проявил к ней неподдельный интерес, но тут же узнал, что она «другому отдана», а в утешение получил магнитофонную кассету с песнями этого «другого». Послушал — и увлекся не на шутку. Был приглашен на спектакль «Послушайте». Высоцкий в тот вечер занят не был — к счастью для их будущих отношений. Потому что Давиду зрелище крайне не понравилось: примитив, агитка, да к тому же, чтобы возвысить Маяковского, здесь совершенно уничтожен Игорь Северянин. В исполнении Золотухина он предстает ничтожным пошляком, а его стихи — какой-то похабщиной. Что за дикие советские представления!

Обо всем этом Давид прямо сказал Высоцкому, когда Татьяна их познакомила. Тот сначала пробовал защищать родную Таганку, но честно признался, что и сам к Северянину неравнодушен. А потом еще много совпадений вкусов обнаружилось. «Нестандартное мышление», — сказал Высоцкий Тане о новом знакомце. Так и начинается их дружба — с серьезными разговорами и отчаянными кутежами. По части доставания доброкачественного алкоголя Давид порой пользуется преимуществами, которые дает его брачный статус. Возьмет с собой валюты да синий французский паспорт жены — и перед друзьями открываются двери ночных баров. И это еще, пожалуй, не всё, что может дать русскому человеку женитьба на иностранке…

Тридцать первого мая — творческий вечер Владимира Высоцкого в Доме актера. Таганский директор Дупак уговорил знаменитого шекспироведа Аникста произнести вступительное слово. Человек страшно образованный и, что характерно, обо всех постановках «Гамлета» рассказывает так, как будто он лично там побывал, как будто Ричарда Бербеджа или Эдмунда Кина запросто видел из партера. Любимов с ним очень считается и — чем черт не шутит, — может быть, возьмет однажды и замахнется на Вильяма нашего Шекспира… Хотя «Гамлет» — пьеса уж очень актерская, а наш режиссер в актере умирать пока не собирается.