Высоким слогом о тебе, мой Крым 2022

Уйдёт красиво, не покажет боль
и до конца останется нарядной:
любить умеет щедро, безоглядно —
листву земле подарит исподволь.

Не страшна ей любая непогодь,
что приберёг на небесах Господь.
А грязь и пыль дождями смоет лихо,
и ослепительно нагая, тихо
предстанет осень перед первым снегом,
что станет ей надёжным оберегом.

И примет пост пушистая зима,
в сопровождении морозов лютых.
А показать сестрице закрома
ей, осени, не стыдно абсолютно.

Леонид Фокин Москва

Слова, как место, где живет обман

Слова, как место, где живёт обман,
где страны распадаются на страны…
В них раскололся древний океан
на маленькие чудо океаны.

Куда бежит сарматская волна?
Каков закат над тростниковым морем?
Аквинский понт раскинул перед взором
обломки меотийского челна.
На смерть любая жизнь обречена
и необъятны вечности просторы.

И киммерийский уголок притих.
Декабрь не тот сезон, не те заботы.
Мельчают дни от Слова к непогоде,
от громких громов до шагов глухих.

В разрывах туч не небо – пустота

В разрывах туч не небо – пустота.
Вечерний выдох задержи, попробуй,
и зимняя приветливая робость
начнёт рассказ в периметре листа.

Поверхность моря в декабре бела.
Пиши по ней, пока она светла.
Причал сковали льды, а город – ночи.
Со временем меняется ли почерк?
А может быть, сугробы между строчек
Мысль неземная чудно намела…

Предлогов нет, остаться ли, уйти…
Из дома, из пространства не нашедших,
по-будничному злых и сумасшедших,
не сбившихся с привычного пути.

От долгой жажды к долгой тишине

От долгой жажды к долгой тишине,
К окаменевшим гроздьям винограда,
От Крымских скал до лавочек Арбата
В слезящемся неделями окне.

Всё позабыть и Богом данный дар,
И молнии в соборный крест удар,
Берёз сентябрьских свечи вдоль аллеи…

Воспоминания всё тяжелее
И вечера огарок еле тлеет,
И в нитях бус не светится янтарь.

От ночи к ночи зябче, холодней,
Инжир, опавший вдоль глухой ограды,
Прибоя гул, утрата за утратой
И трудно говорить о новом дне.

По нитям козьих троп за облака

По нитям козьих троп за облака.
Там шерстью с глиной вымостить закаты.
Мария, мать, налей мне молока
И надломи созревшие гранаты.

Вино и хлеб не я, не для меня
И в новом дне уже не будет дня.
Качаются рыбацкие баркасы.

Не от того ли сеть опять пуста,
Что рыбари, сомкнувшие уста,
Как об улове, думают о Спасе.

По полосе намытого песка
След серой чайки тянется куда-то.
Мария-мать, налей мне молока
И надломи созревшие гранаты.

* * *

Она касалась век Гомера и мгновенно засыпала.

Капли пота, мерцавшие на шее Геродота, ей были не видны с её земли её пронзительных небес, но всё же она, сливаясь с краешком рогожи на каменном полу, взирала на его труды о Скифии, а после она летела к хризантемам.

Осень цвела в садах, а тёмная страна в неё вонзала иглы чёрных сосен.

Ей было больно?

Нет?