Выскочка из отморозков

— О Господи! Ну и народец тут живет! — покачал головой Герасим.

— Я тебе только про двоих поделился. А ведь и те трое, что заявили на меня ментам, не лучше. Вот тот мужик, к которому мы с пацанвой за яблоками лазили, знаешь, что отмочил? У него жену машина сбила в городе. Враз насмерть. Так он всех троих детей в приют спихнул. А сам теперь жирует. Всяких баб водит. И все разных. Да еще хвалится, гад, что кайфово дышит. Детей даже не проведывает. А старший его сын из приюта в бомжи сбежал. Обещал спалить папашку. Но тот козел как почувствовал. Двух собак завел, одна с улицы дом охраняет, вторая в доме. Обе — звери, любого в куски порвут. Кроме того гада, никого не признают и близко к себе не подпускают.

— А как же баб приводит?

— На это время собак в кладовке иль в сарае закрывает. К нему никто из соседей не заходит. Боятся, что собакам скормит. Он даже к мамке пытался подойти в хахали. Все в гости звал. Но мы отказались с ним говорить. Зверюга, не мужик! Такого гада, если спалят, никто не пожалеет! И знаешь, что он сказал матери, когда она его отшила?

Герасим с любопытством глянул на пасынка.

— «Сама ко мне прибежишь, в ноги повалишься, чтоб взял. Да поздно будет…» А бабка Вера вякнула: «И чего это Николай не пришиб вас вместе с матерью? Жил бы нынче хозяином, и мы мороки не знали б с вами…»

— Ну и соседи! Паучье проклятое! — вскипел Герасим. И предложил: — Не забудь о том участковому сказать…

— Говорил. Он меня брехуном назвал. Потому что все они отказались от своих слов, да и кто в таком добровольно признается?

— Ладно, Борис, терпи. И не тронь дерьма.

…А через несколько дней мальчишка пошел в школу. Теперь Борька вставал в семь утра и, наскоро перекусив, выскакивал из дома. Возвращался после обеда. До вечера делал уроки, а потом помогал Герасиму.

На беготню с детворой времени почти не оставалось. Разве только в субботу. Но как изменились эти игры. Пацаны перестали носиться по улице, шнырять по дворам и садам. Они собирались на чьем-нибудь чердаке, курили, разговаривали, делясь всеми своими новостями — горестями и радостями.

— Мой пахан вчера домой заявился. Уже по потемкам. Опять бухой. Мамке в ухо вмазал. Мне — по соплям, чтоб не вступался. Бабка милицию вызвала, так он ей фингал на глаз посадил. Когда забирали, так и обещался всех перекроить, когда выйдет из легашки. Как все надоело! Сил больше нет!

— А может, оставят его в ментовке насовсем или в зону выкинут? — посочувствовал Борька Витьке.

— Хрен там! Не наше это счастье! Уже не первый раз забирают и выпускают. А он заваливается опять. Отнимает у бабки пенсию, у мамки получку и уходит. А через месяц снова возникает за подсосом и орет: «С хаты выкинули, суки, теперь кормите!» А как нам жить, ему плевать! Мамка грозится в петлю башкой сунуться. Бабка опять побираться идет. Мне что делать? Следом за матерью на тот свет?

— Набей морду отцу!

— Где ж его одолею?

— Сзади дубинкой по башке огрей!

— Бабка один раз каталкой достала. Ему хоть бы что! Пошатнулся самую малость, а потом повернулся да как дал ей по зубам, все протезы в осколки. Когда теперь на них наскребет?

— А ты ему вруби, сам убеги!

— Он камнем догонит, такое было.

— Надо крутых просить о защите.

— Отказались. Ответили, что в семейные свары не суются. Мы чего только не делали, ничто не помогает. Бабка хочет к начальнику милиции сходить, не знаю, поможет ли…

— Разберутся и посадят, — уверенно ответил Вовка.

— Да кому нужно? Вон моя мамашка, сколько ее забирали? А вчера свору хахалей приволокла опять. Бухали всю ночь. Под утро стали расползаться. Я ей сказал, чтоб вместе с козлами линяла, она самого чуть не вышибла. Вот и вякни ей. Знаешь, чего велела? Чтоб я ей всякий день по пузырю приносил, за постой, ну, за проживание, иначе больше не пустит.

— Вот гады! Как ни крутись, скорей надо в мужики вылезать. Вчера в школе моя учительница на весь класс выдала: «Борис! Передай материному сожителю, чтоб на родительское собрание пришел. Матери самой все некогда — работает, кормит вас мужчин. Пусть хоть тот ваш протрясется…» Я Герасиму ничего не сказал, матери рассказал. Нуда что сможет? Заплакала. А мне разве не обидно? Пусть не родной, но целыми днями вкалывает. И зарабатывает…

— И ты той училке ни хрена не устроил? — не поверила ребятня.

— Как раз, прощу ей, держи карман шире! Я ужа принес и сунул в стол. Эта дура открыла, как развонялась на всю школу. Ее валерьянкой отпаивали, успокаивали. Ужа выкинули. Ну, я жабу приволок. Она увидела и уже не заорала. А мне велела убрать свою подружку. Во лярва! Надо мной теперь весь класс хохочет. А училка всякий день стала давать только мне дополнительные задания. И проверяет, как их выполнил, — ругнулся Борис.

— Ты ей тертого стекла на стул насыпь! — советовал Вовка.

— Это уже было, в самом начале. Она и теперь, едва приходит, сразу стул сметает.

— Известку!

— Лучше кнопки!

— Не-ет! Ты ей под сиденье стула сало прицепи. В парте Шарика придержи. Когда урок начнется — выпусти его. Пес училку до уссачки напугает!

— Эту змею такой мелочью не прошибешь.

— Надо ее после школы подкараулить.