Выскочка из отморозков

— А я детдомовский. Во всем свете никого не имел. Едва школу закончил — забрили в армейку. Два месяца учебки, и вперед в Афган. А там что ни день — переделка. Моих дружбанов еще с детдома, нас вместе взяли, уволокли в плен «духи». Они в разведку пошли и нарвались на засаду. Их в куски пустили. Когда нашли и похоронили, могилу взорвали. Я сам собрал. Отправили домой — в Россию. Там похоронили, неподалеку от детдома. Я еще пять месяцев воевал. Да тоже достало. Отправили обратно с ранением и контузией. Еще медали, какие никогда не надену. Над ними даже пацаны смеются.

— А на кой она нам, та война? Меня на работу из-за нее не брали. Так и говорили, мол, все кто там был, сдвинутые, — поморщился Герасим.

— Свихнешься! Их бы туда сунуть. Мы не просились в Афган. Кому он нужен? Всех под принуждением отправляли. А мы и стрелять не умели, тем более в людей. Это уж потом, когда с душманами пришлось встретиться, срочно научились.

— Не в том дело. Мы не знали, за что воюем и гибнем. А им было за что! — вставил свое Герасим. И, отпустив несколько покупателей, приметил, что Сашка не спешит уходить. Но двое его ребят куда-то исчезли.

Герасим не заметил, а Сашка мигом поймал цыганенка и вытащил у него из-за пазухи селедочницу, поставил на место и, слегка наподдав, погрозил пацану пальцем.

— А ты чего с крутыми связался? — спросил Герасим, когда возле них опустело.

— Куда ж деваться? Как и других, никуда не брали. А ведь живой, жрать охота. Как-то пришел на базар, глядь, у бабы из сисек алкаши деньги выдирают. Та отбивается, плачет, а всем по барабану. Я и не выдержал, злой был и голодный. Врубил им всем. Забрал, что отняли, вернул бабе. Она мне за защиту сама отстегнула. В мясном и рыбном рядах помог. Вернулся в общагу с полной сумкой, и в кармане зашелестело. Я через три дня снова туда намылился. А меня стали просить, чтоб каждый день приходил. С того и пошло. Но одному не справиться, вот и набрал из своих. Уж это потом налогом обложили всех.

— А моего пацана за что трясли? — не выдержал Герасим.

— Давно ли он твоим стал?

— Недавно! Но теперь он мой! Слышь, Шурка?

— Да понял я! Только Борька у тебя дерьмо. Взвоешь от него не раз, попомни мое слово. Он падла из прилипал. А сволочь редкая! Ты его не переделаешь, жизни не хватит. В конце концов плюнешь на все, и на Наташку, и уйдешь от

— С чего это ты на него взъелся?

— Мы ж его из шпановской кодлы вырвали. Он там напрочь прикипелся. Уже кайфарил. У шпаны все запросто. Они все обсчитали загодя. За своего выродка Наташка все отдаст. А та к нам возникла сама. Воет не своим голосом, мол, с мужиком помогли, защитили от него, теперь спасите сына. Деньги из дома крадет. И говорит, что проиграл их вам в карты. Коль долг не вернет, убьете его. Ну а сама вся трясется, бледная: «Ребята! Зачем он вам? Верните его мне! Ведь я на хлебозаводе так мало получаю, едва на жизнь хватает». — Выматерился Сашка и продолжил: — Наташку мы домой отправили, но так и не врубились, чего она хотела. Нашмонали Борьку у шпаны. Знала б мать, чем он там занимался. Короче, устроили разборку и засветили ту кодлу ментам. Иначе нельзя, другого хода не имелось. А Борьку к себе забрали. Вломили для начала, но за дело. Пусть сам вякнет, говнюк. В шпановской кодле Борьку уже петушить хотели. На иное не годился. Там такое случалось. Но не в карты твой отморозок проиграл. Задолжал на наркоте…

— Я понял! — помрачнел Герасим.

— Короче, мы разделались со шпаной, и долг Борьки вместе с пацаном перешел к нам. Мы его держали, пока ломка прошла у него. Начинал ныть, получал по соплям. А за наше убирался в квартире. И под замком сидел. Чтоб новых приключений на жопу не нашел. До тебя это все было, слышь? Но, главное, ему вламывали за то, что он у пас тыздил бабки. И трехал, будто ты его заставлял. Оттого возникали. Он для себя их тыздил. А куда девал, хрен его душу поймет. Знай — за деньги Борька пойдет на все. Уж очень жадный на них. Не посмотрит, у кого тыздит. И кентуется только с выгоды. Душой, натурально, ни к кому не приклеится. А может, и нет ее у него вовсе.

Герасим ворочался на сене. Ведь вот звал с собой на сеновал, поговорить хотел с мальчишкой откровенно, выяснить, правду ли сказал Сашка. И для чего Борьке деньги? На что их копит?

Мужик решил не спеша понаблюдать за пасынком. Не может быть, чтоб не попался. А уж тогда вытряхнуть из пацана правду.

Мать не жаловалась на исчезновение денег.

«Может он не у каждого ворует?» — подумал, усмехнувшись, и сам не поверил в собственное предположение.

Герасим рассказал Наталье о встрече с Сашкой. Не умолчал и о деньгах. Та плакала:

— Гер! Ну что я могу? Побить? Лупила его. А толку? Только и осталось убить. Но ведь сын. Он у меня единственный. Плохой иль хороший, терпеть надо. Такого Бог дал! Хотя, честно говоря, крутым не верю.

— Но у меня точно воровал! Да и Саньке к чему брехать? Я другого боюсь. Начнет воровать напропалую, без оглядки, пришибут его где-нибудь. И еще, для чего он копит?