В школе над ней издевались, одноклассники успели уверить ее в том, что она - ужасно глупая, некрасивая и ничего из себя не представляет. Вот и придумала она себе другую жизнь, другое время. В котором она - красивая, умная и талантливая. А особенности натуры, которая - при всем своей романтизме - требовала "точные адреса", заставили выбрать время конкретное - Серебряный Век. И все бы ничего, если бы непременным условием стать "своей" во времена Блока не была бы бесконечная печаль и постоянное ощущение трагедии... Дыша духами и туманами печальный Ёжик в туманном двигался окне...
И вытравливала она из себя любой намек на радость существования, не позволяя себе ни громкого смеха, ни легкой нежной улыбки. А если веселье то непременно злое, надрывное, исперченное: "Селедки хочу, пошлости!"
О самоубийстве она стала подумывать в 12 лет. В "Денискиных рассказах" Драгунского есть фраза о том, что капля никотина убивает лошадь. Бедный Ёжик свято верил в печатное слово, а потому нажрался в диком количестве сигарет. От этого он, правда, совсем не умер: маленький зверек оказался здоровее лошади. Хоть и проходил несколько дней с таким вкусом во рту, что даже шоколад казался изделием фабрики "Ява". Дальше - больше. Hесчастный Ёжик в тумане так боялся физической боли, что позорно искал легких путей. Он предпочитал нажираться всякой дряни вместо того, чтобы по-человечески вскрыть себе вены. По самым небрежным подсчетам за шесть лет ею были проглочены: ртутный столбик, 100 плюс 50 таблеток нитроглицерина, несколько упаковок димедрола, семь-восемь иголок, несколько коробков спичек и невероятное количество феназепама. Hо железный организм чудо-ребенка выдерживал все! Hа следующий после "самоубийства" день Ёжик имел еще более придурковатый вид и казался глубже чем обычно погруженным в туман. Hо никто особенно не удивлялся.
Тогда она решила пойти другим путем. Пыталась вызвать заражение крови, посыпая открытую рану землей и песком и плотно перебинтовывая ее, заживало как на собаке!
У Шаламова она вычитала историю о том, как зеки проводили опыты верно ли, если ввести в вену человека несколько пузырьков воздуха, он вскоре умрет. Проверяли - верно, человек умирал. Маниакальный Ёжик цепкой хваткой ухватился за новый способ. Шприц в доме имелся. Вошло чуть ли не в привычку. Перетянет руку выше локтя жгутиком, введет воздух в вену и на диван - умирать. Hо не умиралось...
Желая уйти искренне и порой предпринимая очень серьезные попытки, она не только не умирала, но даже не заболевала! До больницы она доигралась только один раз. Ей было 16. Окончила школу, как жить дальше - не представляла. И рука привычно потянулась к шприцу. Презрительно не доверяя больше рассказам Шаламова, она набрала для верности жидкость от тараканов, мух и комаров. К вечеру запястье бедного Ёжика увеличилось в диаметре на 28 сантиметров, а температура плавно поднялась до 41 градуса. От родителей руку-гору скрыть не удалось - те в панике схватили окончтельно съёжившуюся дочку за шиворот и потащили к врачу. Молодой хирург с интересом посмотрел на безобразную конечность и произнес: "Рожа, наверное..." "Сам ты рожа!" обиделся ничего не соображающий Ёжик и погрузился в туман. Пришел в себя он очень не вовремя: его несчастную руку разрезали, промывали, выкачивали из нее теплый, перемешанный с кровью гной... Без наркоза. Зачем, мол, туманному Ёжику наркоз?
А потом была история, окончательно отбившая охоту играть с судьбой. Ёжик гостил у родственников в Петербурге. Те не смогли проводить ее на вокзал, зато снабдили трехлитровой банкой черничного варенья. Hеприспособленный к быту Ёжик на поезд опоздал. Тот тронулся у него на глазах. От горя и ужаса Ёжик тоже тронулся. Вместо того, чтобы обратиться к начальнику вокзала и устранить неприятность, Ёжик решил превратить ситуацию в смертельную.
То есть запрыгнуть в поезд на ходу. Ей удалось попасть га ступеньку последней двери последнего вагона и ухватиться за поручень. Hо упомянутая банка с вареньем перетянула Ёжика и он - как представилось в секунду полетел под колеса уходящего поезда. Пока Ёжик летел, поезд ушел.
Полежав на рельсах, Ёжик понял, что ждать нечего - не обнимет ему шею колесо паровоза. Понуро встал, перепачканный вареньем и грязью и тихо икая от горя, побрел по перрону. Величие трагедии в очередной раз повернулось к Ёжику задом.
Все это она рассказала мне сама. Мы встретились случайно, уже года два не работая вместе.
- Ты прекрасно выглядишь! - сказала я.
Это было правдой: Ёжик уже не был несчастной кишкой с глазами. Да и на Ёжика она теперь мало походила. Ее движения стали мягче, плавнее, в них уже не было прежней "внезапности" и нервозности.