Выше времени

— Лучше я не буду об этом рассказывать. Крепче будете спать. Может быть, ваш шаман что-то узнает. Но не раньше, чем я отдохну, поем и высплюсь. Мне действительно это необходимо. Тело чувствует усталость…

— Позвольте почтительно проводить вас в город, — заявил Цмуб Чвегрумх.

— Позволяю, — согласился я.

Спустя три четверти оборота неба мы сидели перед костром с пожилым шаманом, вдыхали дым от сгорающих трав, растущих на высокогорных плато, и беседовали о жизни. Жемчужногривый, стоя, похрапывал рядом. Конь уже отошел от действия лавровых листьев, наелся зерна, и ему опять было хорошо. Правда, не исключено, Нга Тха тайком угостил его лавром?

В руках у нас были золотые чаши, в них — самое лучшее вино. Шаман гоблинов после того, как я вернул ветвь, проникся ко мне большим почтением. Впрочем, золото не было такой уж редкостью у гоблинов, а вино они выменивали у сатиров — так я полагаю…

— И было мне видение, — сообщил я гоблину, когда о многом уже было говорено. — Словно бы я — человек, и живу среди таких же, себе подобных.

— Много говорится в легендах о людях, — многозначительно пробормотал шаман, прихлебывая вино.

— И люди в моем сне были странными, — добавил я, ставя чашу на плоский камень, закопченный некогда костром. — Совсем не теми легендарными героями, о которых говорят предания… Меньше в них было злобности, рока и коварства. Но еще меньше — благородства и самоотверженности…

— Легенды говорят и о ярком, всеосвещающем Солнце, которого еще нет, — усмехнулся гоблин. — Ты веришь, что Солнце когда-то появится на нашем небе и затмит звезды?

С этими словами шаман кинул в костер очередной пучок травы. Пламя вспыхнуло, на миг осветило ближние скалы — но разве могло оно сравниться с ярким и чистым светом звезд?

— Верю, — ответил я шаману. — Правда, в голове не укладывается, как что-то может затмить звезды… Будь этот светильник даже в тысячу раз ярче любой звезды. Но Солнце взойдет. В это мы верим, на том стоим, этого ждем.

— Раз солнце взойдет, то и люди появятся… Наши легенды говорят, что они пойдут от эльфов и хоббитов…

Я не выдержал и рассмеялся глубокомысленому тону Нга Тха.

— Такую несуразицу могли придумать только вы! Хотя, кто знает, кто знает… По характеру людей из моего сна, можно предположить и такое…

— Может, твой сон и не был сном, — задумчиво ответил шаман. — Может, ты просто увидел себя — другого. Того, кем ты будешь после разрушения и нового сотворения мира. Ведь сознающее себя существо не может исчезнуть бесследно — даже если вселенная рушится. А может, в другом мире дела обстоят так, как виделось тебе… Кстати, там было Солнце?

— Солнце? — переспросил я. — Не знаю… Я не смотрел в небо и не видел ни звезд, ни Солнца… Мне было не до того… Это может показаться диким, но я совсем забыл о звездах! Но если я чего-то не видел — это ведь не значит, что его не было?

— Да, не значит. Поворот мира — и ты будешь совсем не тем, кем являешься сейчас…

— Поворот?

— Ну да. Если ты смотришь на камень под одним углом, то видишь одну его грань… Если повернешь — увидишь совсем другую.

— Да, пожалуй, — согласился я.

А сам задумался о своем. Вряд ли гоблин изучал кристаллы так, как это принято у нас, знатоков камня. Любой кристалл составляет кристаллическая решетка. Упорядоченные ряды атомов. Разная симметрия, различное чередование атомов образуют разные сингонии. Небольшое смещение кристаллической решетки, ее поворот — и камень уже другой. Вроде бы, все на месте, все такое же. Но графит стал алмазом, прозрачный драгоценный камень превратился в темный булыжник.

Мы не слишком задумываемся о жизни в других мирах. Хотя их, несомненно, множество. Нам бы постичь все тайны своего мира…

— И мы можем выбирать, в каком мире жить?

— Без всякого сомнения, — уверенно ответил гоблин. — Но разве ты променяешь на что-то свою бесконечную жизнь в красоте и гармонии? Медовый поток напоенных светом звезд веков?

— Не знаю, — неожиданно для себя ответил я. — Может быть, лучше триста лет питаться нектаром, чем тридцать тысяч лет — гнилой корой… Эльфы, конечно, могут обойтись вообще без еды… Нам противно убийство живых существ. Но в последние столетия меня терзает непокой. Я хочу чего-то… Хочу, чтобы жизнь была ярче. Потому что ничто не ново под этими звездами.

— Да, — пробормотал гоблин, подбрасывая в костер очередной пучок ароматной травы. — Вы, эльфы, бессмертны… Что для тебя это тело? Не больше, чем инструмент. Ты можешь пользоваться им, можешь ходить без покровов… Тебе ничто не грозит. Ни разлука с близкими, такими же, как ты сам, ни расставание с этим миром… Только когда мир будет разрушен, ты изменишься… Не это ли тебя страшит?

— Нет. Меня ничего не страшит.

Я поднял с камня золотую чашу, в гладко скругленном желтом боку которой отражался костер, и Нга Тха, и скалы за его спиной. Отражались искаженными и изломанными.

— Но ведь и люди будут жить вечно! — воскликнул шаман. — Они будут сильны и скоры… Правда, уходя из мира, они будут уходить навсегда. Туда, откуда не придет вести. Не в этом ли будут заключены корни их гордости и могущества?