Выше времени

Жемчужногривый еще раз топнул копытом и приблизился ко мне почти вплотную, ткнулся мягкими губами в плечо. Тогда я подошел к разлапистому старому клену, росшему над ручьем, взял прислоненное к дереву копье из белого ясеня с широким серебряным жалом, закинул за спину перевязь с мечом. Оттолкнулся от земли и прыгнул на спину коня, который, повинуясь моим желаниям, тут же пустился в путь — к отрогам гор, не видных сейчас за темной зеленью леса. Но и я, и Жемчужногривый отлично чувствовали присутствие каменных громад, вершины которых всегда украшены сияющими ледяными шапками.

Как-то мне доводилось подниматься на горный ледник. Без коня, естественно. Он в это время был еще несмышленым жеребенком и носился по степям вместе с табуном матери. В горах, в холодных высях, звезды льдисто светили с черного неба и отражались в заснеженных полянах, как в озерах. Величественное зрелище, хоть и слишком торжественное для тех, кто любит тепло и покой.

Копье надежно лежало в руке. Никакому злому созданию не удастся причинить вред моему коню, пока я рядом. Правда, держать оружие на весу не слишком удобно. Гномы, как я слышал, придумали такую любопытную штуку, как седло — прокладку между спиной животного и самим гномом. И ездят на ослах с помощью этих седел, вставив ноги в специальные постромки. Издевательство над животным, конечно. Но проехав весь день с копьем в руке, начинаешь понимать, почему бородатые недомерки пытаются облегчить себе жизнь с помощью столь любимых ими механических приспособлений.

И все же и седло, и прочая упряжь — зло. С седлом ты не чувствуешь животное. Ставишь себя в преимущественное по сравнению с ним положение — ведь седло делается для удобства седока, а не для облегчения жизни осла или коня. Ну и, к тому же, случись что с всадником — так и бегать коню с привязанной сбруей? Нет, союз разумного существа и коня должен быть добровольным, дружба — крепкой. Только тогда он будет свободен от зла.

Лес вокруг шумел и искрился. Пели проснувшиеся после короткого сна птицы, стрекотали кузнечики, гудели пчелы и шмели.

Кряжистые дубы, гладкоствольные каштаны, ароматные орехи росли уже не так густо и были не такими огромными, как на расстоянии прямого перехода от нависающих над ними гор. Здесь и воздух холоднее, и ветра сильнее. Но все равно лес оставался лесом… Что может быть прекраснее его? Менестрели добавляют к слову «лес» много звонких эпитетов: золотой, серебряный, звонкий, вечный, бескрайний, великий… Да, лес такой. И для того, кто любит его, одним словом сказано все. А тот, кто не видел настоящего леса, кто не понимает его, не поймет со слов даже самого искусного песнопевца.

Звезды сделали четверть оборота по небу, когда мы с Жемчужногривым добрались до каменистых полян, поросших по краям редкими деревцами. Лес закончился. Мы вступали в горное царство. Конь настороженно нюхал воздух, вслушивался в шорохи, раздающихся с каменных осыпей высоких голых холмов. Горы отчетливо виднелись впереди — черные громады с сияющими шапками ледников. Где-то там, среди нагромождения скал, вился потаенный проход в Долину Радуги.

Одинокое большое дерево, мимо которого проходила тропа, было наполовину сухим. Мне сразу не понравился запах его листьев. Листья пахли страхом. Тоской. Отчаяньем.

Жемчужногривый почуял что-то, но не смотрел на дерево, а косился в сторону черных осыпей. Я поднял копье и вогнал его в черноту, скрывающуюся под кроной дерева. Шорох, едва слышный писк, и пронзенный паук размером с лошадиную голову упал на дорогу. Мой благородный скакун поднялся на дыбы, не решаясь раздавить гадину копытами. И правильно — яда в жвалах монстра было достаточно, он мог ранить коня. Я ударил мерзкую тварь еще раз. Широкое жало копья рассекло паука пополам.

Одним исчадьем тьмы в этих горах стало меньше. Но порождения зла множатся в темных ущельях, душных чащобах. Все чаще выползают они под звезды, добираются порой даже до Леса. И тогда слухи о них расходятся, как круги по воде, повергая в уныние тех, кто не может защититься…

Оставив опустевшее гнездо ужаса позади, мы углубились в скальную теснину. Гулкое эхо шагов коня разносилось окрест.

Пауки, волки, огромные змеи — не самое страшное, что можно встретить в горах. Разумные твари, по собственной воле принявшие зло, — вот жуткое порождение темных сил. Безымянный ужас, идущий от могущественных существ, что когда-то были велики и умны, но превратились в алчных хищников, остановит и самого безрассудного храбреца. Потому что Ночной Охотник, Черное Озеро или Надломленное Дерево, как говорят, могут не только уничтожить бренную оболочку, но и нанести непоправимый вред душе.

Я не верю в это. Никакие монстры не властны над чистой душой, не обремененной путами плоти. Но гномы, гоблины и прочие темные народцы панически боятся чудовищ из страшных историй, придуманных, возможно, заклятыми врагами Света.