— Может быть, вы вернете Лене деньги? Сотрете с «винчестера» ее фотографии, которые она послала вам из лучших чувств? Вы ведь очень ее обидели. Обманули лучшие чувства. А у девушки вся жизнь впереди.
— Потаскуха она. И ничего хорошего не заслуживает, — сверкнула глазами Зинаида Михайловна.
— Я бы мог вам помочь…
— Что ты меня лечишь? На жалость давишь! Будь ты проклят! — на весь подвал закричала старушка.
Меня словно отшвырнуло от нее. Посетители подвала неохотно оглянулись на наш столик, но быстро вернулись к своим занятиям. Подумаешь, мать что-то не поделила с сыном, или бабка с внуком… И проклинает его во все горло. Эка невидаль!
— Мне тяжело находиться с вами в контакте, Зинаида Михайловна, — сообщил я. — Проклиная кого-то, вы ломаете ему жизнь. Точнее, не ему, конечно, а себе. Исключаете человека из орбиты своих интересов. Но изменяете этим действием только свою жизнь, свое восприятие мира. Я не смогу удержаться здесь, если вы будете относиться ко мне так враждебно. Наша связь и так слишком слаба.
— Пошел ты к черту, — опять прошипела библиотекарь.
Наш столик вновь качнуло.
— Неужели чужие страдания доставляют вам радость? Зачем вы предали доверившуюся вам Леночку?
— Что ты ко мне прицепился? Чужие страдания не доставляют мне радости. Но они не доставляют мне и горя, — ответила Зинаида Михайловна. — Понимаешь? Почему я должна беспокоиться о ком-то?
— Потому что только настоящая любовь дает нам силы жить. Только в любви радость.
— Мне не надо никаких сил. Я жила так, как считала нужным. И буду жить так же. И деньги я ни тебе, ни Ленке не отдам. Заработала их своими мозгами и своим трудом. Клювом щелкать не надо. Не расслабляйся — будешь жить лучше.
— Вы заработали эти деньги трудом?
— Да, трудом! — вскипела Зинаида Михайловна. — Не то, что эта дармоедка, которая деньги известно за что получает!
— Пусть Лена и не заслужила такой роскошной жизни… Но это ведь не значит, что вы имеете на нее право?
— А ты знаешь, на что я имею право? Можешь судить?
Я отдалялся от Зинаиды Михайловны все сильнее. Проваливался сквозь слои реальности, оставляя в мирах, через которые проходил, слабых, бессильных двойников. Тени своей монады… Нам с Зинаидой Михайловной не хватало места в одном мире. Желания наши взаимоисключались.
— Вы ведь разумная женщина! Изобретательная. С богатой фантазией. Вы можете быть счастливой! — попытался я убедить ее напоследок.
— Я счастлива, пока кто-то не пытается залезть ко мне в карман! — глаза старухи полыхнули злобным огнем.
В голове у меня раздался спокойный голос:
Срежь ветки дубка
Другой разрастется
Всяк занят собой.
Я понял, что это — Дипломатор.
— Снова Ницше? — поинтересовался я.
— Что ты, — даже мысленный голос Дипломатора стал веселым.— «Речи Гримнира», «Старшая Эдда». Что Ницше? Подражатель… Так и отирается где-то по задворкам миров в образе сверхчеловека… Не видит никого вокруг с высоты своего величия. Вот уж ад, так ад…
— Эй, ты что сам с собой разговариваешь? — насторожилась Зинаида Михайловна.
— Вам-то не все равно? — спросил я.
— Сам ты хоть огнем гори, лишь бы на меня искры не полетели, — ответила библиотекарь. — Я опасаюсь. Может, ты взбесился, сейчас в горло мне вцепишься.
— Не беспокойтесь, бабушка, я вас покидаю, — помимо своей воли заявил я. Похоже, моими устами говорил Дипломатор.
— Бабушка? — вскипела Зинаида Михайловна. — Да я тебя едва ли на десять лет старше!
Положим, старше меня она была, как минимум, лет на сорок, но я не стал акцентировать на этом внимания. Не знаю, зачем Дипломатор задел больной для любой женщины вопрос. Может быть, таким образом проявилось его своеобразное чувство юмора.
А в баре словно бы гас свет. Надвигалась темнота, вещи вокруг становились все менее прозрачными… Глупо звучит, правда? Но совершенно верно. Непрозрачные и в обычном восприятии столы, стулья, пол и стены обретали словно бы другую материальность. Становились такими плотными, что даже находиться рядом с ним было тяжело.
— Уходим! — заявил Дипломатор.
— А как же Зинаида Михайловна?
— Она сама выбирает, где ей быть. Здесь никакой Удук не поможет.
— А Леночка?
— И Леночка разберется со своими проблемами сама. В конце концов, она виновата в сложившейся ситуации. Никто не заставлял ее заигрывать с канадцем и посылать ему свои фотографии в голом виде. Она знала, что муж ее действия вряд ли одобрит… А теперь боится его. Пусть определяется — свободна она делать то, что хочет, или должна оглядываться на других. И если оглядывается — пусть не сетует, что с ней обошлись жестоко люди, от которых она зависит.
Стены и мебель вокруг вдруг разом исчезли. Я оказался в пространстве, где не было ничего. Ни черноты, ни света, ни предметов, ни воздуха… Что-то серое, непонятное, неосязаемое и невидимое. И все же пространство воспринималось.
— Куда теперь? — раздался в моем мозгу голос Дипломатора.
— Нужно обязательно выбрать? А как же случайное действие Удука?