Конечно, поднять руку на женщину я не мог. Но позволять лупить меня зонтиком по голове, да еще и обзывать хамом — тоже. Я всего лишь перехватил зонтик, когда она собиралась стукнуть меня еще раз, и отшвырнул его в сторону.
Ребята испуганно притихли. А жена директора заверещала:
— Милиция! Помогите! На мужа бандиты напали! Меня избивают!
Тут же двое стражей порядка рванулись ко мне. Один ударил дубинкой по руке, другой — по спине. Больше никуда достать не мог. Дубинкой было уже больно — не то, что зонтиком.
— Как вы смеете поднимать руку на офицера?
Вопрос вырвался у меня как-то сам собой. А Пешков прошептал:
— И надо же было Никите сейчас выпить! Теперь пятнадцатью сутками не отделается…
А я вспомнил, что и в самом деле вовсе не офицер, закончил срочную в звании ефрейтора, и больше повышений по службе с тех пор не имел. Тем временем мент ударил еще раз — по голове. Перед глазами поплыли круги.
— Что вы его бьете? — заорал Виктор Анатольевич. — Он порядок не нарушает! Не сопротивляется!
— Он на жену директора напал, — сказал лейтенант. Голос его я слышал, словно издалека. — Зонт испортил. Пусть руки не распускает!
— Хам! Он пытался меня убить! И мужа моего тоже! Если бы я не заслонила его собой, он бы его ударил заточкой!
С чего она взяла, что у меня заточка? Почему именно заточка?
Милиционеры не стали больше меня бить — еще успеют — скрутили руки за спиной и затолкали в «воронок». В обезьянник. Никого там больше не было, и я опустился на пол: дубинкой приложили крепко, на ногах не устоишь. Сесть на скамейку мне почему-то не пришло в голову.
Ребята что-то кричали, но «воронок» сорвался с места и покатился прочь. Директор, надо полагать, тоже успел сесть в машину — вряд ли менты оставили бы его без охраны.
Приехали в отделение, меня выволокли из машины, потащили в подвал, пнули напоследок, вталкивая в камеру. Хлопнула железная дверь, и я оказался в полутемном помещении. Окошко наверху маленькое, зарешеченное. Лавка у стены. На ней — какой-то обросший, неопрятно одетый мужик.
Похоже, он обрадовался нежданной компании. Как только дверь захлопнулась, подошел, посмотрел в лицо, хмыкнул.
— Работяга?
— Вроде того, — вяло ответил я.
— Ну и я тоже, — отозвался он. — Работаю, металлолом собираю… Ты садись, садись — в ногах правды нет…
Я присел, мужик тотчас пристроился рядом.
— За что взяли? — поинтересовался он.
— Да ни за что…
— Это ясно. А шьют чего?
— Вроде как я на жену директора напал.
— И зачем? Сумку отобрать хотел или цепочку сорвать? Или того хуже? Домогался?
— Цепочки у нее, конечно, завидные… Но мне чужого не надо. Я ей всего-то не дал себя зонтиком по голове лупить.
— Ну, энто ты зря, конечно, — крякнул мужичок. — Если директорская жена — она в своем праве. Хочет — зонтиком тебя бить будет, захочет — туфлю снимет и туфлей. Бабы — они такие. Особенно, директорские жены. И что ты ей воли не дал — за это с тебя строжайше взыщется…
Покопавшись в чалой бороденке, он извлек оттуда куриное перышко, внимательно осмотрел его и бросил на бетонный пол.
— Тебя за что взяли? За металлолом? С дачи, небось, у кого-то железки уворовал? — спросил я сокамерника, не желая показаться невежливым.
— На елку мочился. Прямо в центре города. Напротив мэрии, — объяснил мужик. — Меня Федей зовут, кстати.
— Никита, — машинально ответил я.
— А тут и менты появились, — продолжил тему Федя. — Дубинкой по башке, понятное дело, и не в вытрезвиловку повезли, а сюда. Хулиганство, значит, шить будут. Оскорбление власти, может быть. Елка та — прямо напротив кабинета мэра. План у ментов не выполняется — так я думаю. Вот и метут всех подряд.
— Разве тут есть план? — спросил я. — Мне всегда казалось, чем меньше, тем лучше…
— Э, план везде есть, — ответил Федя. — Это я тебе скажу, как бывший токарь-многостаночник. План — великая сила.
— А ты на елку как… В знак протеста?
— Отлить захотелось. Туалета нигде в городе нет — сам знаешь. Ну, в подъезде нехорошо нужду справлять — людей обижать. Морду набить, опять же, могут, если поймают. Я так подумал, что елке вреда не будет… А прохожим какое до меня дело?
— Прохожим до всего есть дело. Всегда найдется сволочь, которая тебя заложит.
— Ну, заложил-то меня охранник, который мэрию охраняет. Так я думаю. Здоровый лоб, заняться ему нечем. Но сам, видишь, не подошел — наряд вызвал.
— Может, и так. А может, и из простых какой-то доброжелатель. Мы с мужиками и «банку» нормально распить после смены не можем. Менты караулят возле кустов, старухи цепляются, что под их окнами пьяные орут, — сообщил я. — Хотя мы и не орем никогда…
— Ага, — кивнул Федя. — Закурить не найдется?
— Не курю, — ответил я.
— Больной?
— Да глупо это — курить.
— Ясно, — ответил бомж. — Здоровый образ жизни. И денег нет. Тогда поспи, конечно. Пока можно.
С этими словами он улегся на лавку и вытянул ноги. Борода Феди стала торчком, руки он сложил на животе.
— Что, потом спать нельзя будет?
— Ночью алкашей привозить начнут, шантрапу всякую. Буянить будут, бузить, орать. Проституток звать.
— Каких проституток? — опешил я.
— Из соседней камеры.
— И они что же — могут прийти?