– Кто бы говорил… Рафаэль Мендон.
Глава 17
Они ушли на диван. Джулиан улыбнулся, когда Натали подобрала ноги под себя и обратила на него внимательный взгляд, но немного замешкался. Он мысленно пробежался по истории своей жизни, упорядочил ее и задумался, насколько больно будет вытащить ее на свет божий. «
Джулиан поведал ей, как Кристофф Ковач с юных лет был одержим страстью к путешествиям, как оказался в Колумбии, где и повстречал Алэйну. Три года счастливых скитаний, а потом она забеременела и захотела где-то осесть, а Кристофф не мог на это пойти или не желал.
– Он подолгу отсутствовал, присылал деньги, когда мог или хотел. И однажды его отсутствие затянулось настолько, что стало понятно: он уже не вернется. Связь прервалась. Мы шесть лет не получали от него новостей. И все же мать не позволяла никому в моем присутствии плохо о нем отзываться. Она считала грехом очернять образ кого-то из родителей в сознании детей. Но я знал. С раннего возраста знал. Я слышал, как она плачет по ночам.
Джулиан глотнул еще вина, почти не ощутив его вкуса, и заговорил о том дне, когда отец вернулся, больной и бледный.
– Мне было десять, и я решил, что мы снова станем семьей, но он серьезно болел. Через месяц его сердце не выдержало, и он умер.
– Быстро, как молния, – пробормотала Натали и протянула ему руку. Джулиан благодарно сжал ее.
– Во время длительных отлучек отца и после его смерти мама работала горничной в роскошных отелях Сан-Хуана, в Пуэрто-Рико. Она тяжело трудилась по многу часов, пока я учился в школе, хотела, чтобы я получал хорошие оценки и в итоге поступил в колледж. Из школы я возвращался домой, в нашу убогую четырехкомнатную квартиру, делал домашние задания и писал. Большую часть дня и по вечерам я оставался один и потому создавал миры, которые не были настолько пустыми. Уже в средней школе стало понятно, что я…
– Гений? – вставила Натали с легкой улыбкой.
– Я собирался сказать «опережаю свой класс», – ответил Джулиан. – Но мама не могла оплатить частную школу, а стипендии для детей того возраста мало кому выдавали. Так или иначе, я учился в довольно неплохой государственной школе. Одна добрая учительница, миссис Руиз, в шестом классе купила мне стопку черно-белых тетрадей, и с тех пор черновики романов я пишу только в них. Просто не могу иначе. Может показаться странным, но мне не хочется менять многое из тех времен, когда моя мать была жива. Не хочу терять еще больше связанного с ней, чем уже потерял.
– Не вижу ничего странного, – утешила его Натали, стирая слезу со щеки.
Джулиан просто кивнул и прочистил горло.
– Я не задержался в школе надолго. Как только смог, сдал экзамены, чтобы начать работать. В то время мы жили в Тампа-бей, и раньше мама запрещала мне подрабатывать, чтобы я мог сосредоточиться на своих книгах. Свидетельством ее надвигающейся болезни было то, что она не возражала, когда я окончил школу и пошел на работу, а похлопала меня по руке и сказала, что я хороший сын. Но мне все равно казалось, что я делаю недостаточно.
Говорят, не стоит писать или создавать произведения искусства только ради денег. Я понимаю, что это значит. Написание книг – моя потребность. Я бы и бесплатно этим занимался. Но не в случае с первой книгой. Первая стала историей, которую мне нужно было рассказать, и способом заработать деньги, в которых мы отчаянно нуждались. Или, во всяком случае, я на это надеялся. Именно тогда я написал «Выше».
Днем я работал в магазине, упаковывал продукты и выставлял их на полки, а ночью писал как одержимый, яростно, не обращая внимания на мозоли, красные глаза и головную боль. Меня подпитывали обида на отца из-за того, что он нас бросил, и паника, что время ускользает. А так и было. Когда я закончил, рак мамы уже дошел до той стадии, когда врачи начали говорить о неделях вместо месяцев. Он поразил легкие, несмотря на то что она ни разу в жизни не брала в руки сигарету.
В голосе Джулиана зазвучала горечь.
– Я вошел в офис «Андерхилл Пресс» в Тампе, бросил пять тетрадей на стол человека, который до сих пор является моим редактором, и спросил: «Сколько вы мне за это заплатите?» Естественно, он решил, что я сумасшедший. Семнадцатилетний парень в фартуке бакалейщика и с грязными ногтями. Но Лен – его зовут Лен Гордон – позже сказал, что увидел во мне нечто интригующее. Я оставил ему тетради, номер телефона и ушел.
В тот же вечер Лен позвонил мне в хоспис и предложил немедленно заключить контракт по телефону, если смогу доказать, что сам это написал. Я процитировал ему целые абзацы, и он согласился. А «Выше» был продан.
– За огромную кучу денег, надеюсь.