Выше головы!

— Конечно, ты можешь меня отключить, — согласился я, слегка повысив голос. — Но имей в виду, что камилл всё записывает. В случае угрозы второго уровня всегда проводят расследование. Когда выяснят, что моё поведение не представляло никакой опасности, твоим родителям придётся отрабатывать мою стоимость станции. Потому что я собственность станции. И я стою очень много. Так много, что твои родители не смогут отработать даже за всю жизнь…

— Карик, а ну вернись сюда!

Кресло опустело. Бибиканье прекратилось. Я выдохнул и сделал глоток. Сок был кислым — кажется, ананасовый.

— Ну как, всё нормально? — лейтенант плюхнулся в кресло и уткнулся в меню. — Ничего не было?

— Всё хорошо. А как там на станции? Всё в порядке?

— Да я бы не сказал… — начал он — и осёкся.

— Интуиция, — торопливо пояснил я. — Просто интуиция. Я угадал?

— Интуиция, значит, — пробормотал Нортонсон. — Это хорошо. Значит, не дурак. Ещё бы молчать научился!

Намёк был понят. Я положил опустевшую колбаску в утилизатор и откинулся на спинку кресла. И вспомнил, что собирался посмотреть на упаковку — проверить свою вкусовую память. Но утилизатор уже сжевал подаяние…

— Лейтенант! — робко прошептал я.

Объятья кресла становились всё крепче — ещё немного, и моё тело будет полностью зафиксировано. Потом всех пассажиров охватит милосердный сон, избавляющий от страха перед неизвестностью. Либо мы очнёмся в конце пути, либо не проснёмся никогда. Но я хотел знать.

— Лейтенант!

— Что ещё? — сонно пробормотал он.

— А какой вы мне сок дали? Не помните?

— Ананасовый. Как же ты мне надоел, — признался он, отключаясь.

Вскоре уснул и я.

«Рэй, посмотри на меня!»

Сон, который я увидел во время перелёта, не отличался от других моих снов. Без фантазий и даже без искажений: простой отчёт о произошедшем. Дайджест самого-самого за месяц с вкраплениями хитов. Проф-Хофф считал, что причина этого феномена кроется в реальном возрасте наших лобных долей, да и всего тела. Посоветовал следить за снами: первый кошмар или оригинальный сюжет станет сигналом следующего «этапа». И долгое время мы были помешаны на этом. В лабораторию даже нового сотрудника взяли — разбирать наши записи…

Кстати, Проф-Хофф привиделся первым. Не удивительно! День, когда я услышал о «Тильде», забыть невозможно.

…И если бы у меня были обычные человеческие сны, я бы непременно изменил ход событий. Начиная с того эпизода, когда профессор Хофнер вызвал меня к себе и сообщил о переводе на автономную станцию.

— Хорошо, отец, — ответил я — и мысленно подарил себе очко, наблюдая за бешеной пляской его бровей.

Профессор ненавидел это слово. И неоднократно просил никогда к нему так не обращаться. Поэтому мы договорились называть его «отцом» или «папой», если надо было вывести Проф-Хоффа из равновесия. Тогда он начинал проговариваться.

— Ты станешь собственностью станции, — продолжал он. — И останешься там навсегда.

— Хорошо, — кивнул я. — Навсегда.

— Я не шучу, Рэй, — вздохнул мой создатель. — Это не тест и не испытание. Это факт.

— В смысле? — я присел на край профессорского стола и почесал за ушком плюшевого щенка, который украшал верхний край монитора. — Как можно сделать меня собственностью станции, если я даже не являюсь собственностью лаборатории? У нас переаттестация, и, пока наш статус завис между андроидами и камиллами, мы не можем быть собственностью. Потому что статус камиллов тоже не определён. Или им отказали в расширении прав?

— Это нам отказали в праве на переаттестацию, — сообщил Проф-Хофф и распахнул дверцу настольного холодильника.

— Когда? — спросил я, выкручивая плюшевое ухо.

— Ещё в январе.

— А почему вы…

— А что это изменит? — перебил он, наливая себе холодного чая.

В глаза мне он не смотрел.

— Вы по-прежнему андроиды А-класса. Вы по-прежнему числитесь лабораторным оборудованием. И поэтому в пределах лаборатории можете ходить без этого чёртова знака. Сообщи я вам, что переаттестацию отменили, для вас ничего бы не изменилось…

— И когда меня отправляют? — поинтересовался я, чтобы прервать поток унылых оправданий.

— Сегодня. Вечером. В семь. Проводить тебя мы успеем…

Услужливая память сделала ловкий монтаж, выкинула суету вопросов и объяснений — и меня перенесло прямо на проводы.

Вместе с лейтенантом Нортонсоном в лабораторию нагрянули члены сертификационной комиссии. Была даже та тётка, которая просила меня «что-нибудь сделать».

В связи с появлением незваных гостей нас затолкали в раздевалку, где хранились спецкомбинезоны. Мы называли их «жуть-шкурками». Хотя они ничем не отличались от повседневных комбо и даже имели усовершенствованную конструкцию санитарных клапанов, отношение к ним колебалось между отвращением и ненавистью. Понятно, почему.

Как и в прошлый раз, когда мы должны были носить «антимаскировку», Вик начал ругаться, отдельно поминая тех, кто разработал «это уродство». Кривые полосы, сочетание цветов «вырви глаз» и тесные горловые стойки, похожие на орудие пытки, — на такое смотреть тошно, не то что носить!