Выше головы! (CИ)

Пока я нёс поднос, аккуратно переставляя ватные ноги, экраны, демонстрирующие меню, переключились на программу ньюсов. Первым шёл выпуск фаворита. «Шесть процентов правды». Новая серия. Душка Ирвин с улыбкой от уха до уха допрашивал насупленного Нортонсона. Интервью было взято вчера — до убийства девушки. И до того, как… Но почему ему позволили?!

Я прибавил шаг, опустил поднос на столик и вознамерился засыпать Главу Станции вопросами. Надо было шептать, и поэтому я нагнулся к ней, но она демонстративно взяла меня за кончик подбородка, отодвинула, указала глазами на экран — мол, дай послушать! — и принялась расставлять тарелки с едой.

— Да, ему было тяжело! Ему угрожали. Даже пришлось провести голосование. Потому что его не хотели пускать в салон со всеми.

— Кто не пускал? Команда «Рима»?

— Пассажиры.

— О! И каким был результат голосования?

— Я не помню. Почти поровну.

— Но вы победили?

— Мы остались в салоне.

— А вы не могли сразу отправить его куда-нибудь ещё? А сами бы остались — и никаких проблем!

— Нет, если бы голоса были против нас, я бы ушёл вместе с ним.

— Почему?

Но этом месте Нортонсон должен был что-нибудь сделать. Я бы сделал! Если бы я был человеком, а Ирвин не был бы инвалидом… Да, он умел это использовать!

— Потому что я отвечал за Рэя.

— А он об этом знал?

— Конечно, он об этом знал! Он не дурак. Он прекрасно всё понимал. И ничего не мог с этим сделать. Он соблюдал правила.

— А как вы думаете, он был обижен на тех, кто хотел его выгнать?

— Нет. Он не обижается. Он всё прекрасно понимает. Он не дурак. Ему это не нравится. Мне это тоже не нравится.

— И мне!

— Правда он милый? — улыбнулась Леди Кетаки, поддевая на вилку лист салата.

— Кто? — я смотрел в свою тарелку и даже не знал, на что реагировать в первую очередь: на несработавшую кнопку, на интервью или на мясо.

Глава Станции заказала мне поджаренный бекон, двойную порцию сосисок, ветчину и курятину под грибным соусом и кусочки чего-то ещё, явно не растительного происхождения.

— Тебе полезно мясо, — сказала она. — Проф-Хофф рекомендовал в случае осечки.

— «Осечки»?

— Он так это назвал. Первая активация не смертельна. Ты отключился, а когда мы тебя нашли, ты крепко спал.

— А вторая? — спросил я, уже зная ответ, но продолжая надеяться.

— А вторая — последняя.

— И кто об этом знал?

— До сегодняшней ночи — только я. Теперь — Генрих Нортонсон и Матеуш Ланглуа. Остальные уверены, что тебя он тоже оглушил.

— А как же… — я указал на экран.

— Генрих дал согласие. Не волнуйся! В группе А-112 прошло новое голосование. Встреча сегодня в девять. Будем обсуждать сохранение секретности и закрытие проблемы. А потом — фестиваль. Нам надо там быть. И тебе придётся что-нибудь сказать. Ты же тоже новичок!

Я занялся содержимым тарелок. Надо восстановиться после «смерти». Надо придумать речь для фестиваля. Надо сосредоточиться на важном, потому что поступок Чарли остаётся такой же тайной, как причина бунта «бэшек».

Свою кнопку он нажал раньше. А когда ничего не случилось, решил, что всё ложь. Он не стал ничего говорить Проф-Хоффу, потому что перестал ему верить, и решил продемонстрировать всем — мне, ребятам, «коллегам» из лаборатории, комиссии — что спектакль окончен. Может быть, он надеялся таким образом задержать меня? Может быть, профессор Нанда так спокойно отключал Чарли именно потому, что думал — это понарошку? И все остальные — тоже? И меня вытолкнули оттуда без объяснений именно потому, что Чарли должен был воскреснуть через пару часов, но мне об этом знать было нельзя?

Слишком много вопросов. И я никогда не узнаю ответ. Никогда не узнаю правду. По крайней мере, об этом.

— Он ведь умер? — тихо спросил я.

— Убийца? Да. Покончил с собой. Тем же оружием, которым убивал. И у него с собой было устройство, которым он воздействовал на освещение и видеозапись. Так что это точно он. И он мёртв.

— Но вы же знаете, что это не я его… убил?

— А что, мы должны сомневаться? — лукаво улыбнулась она.