Выше головы! (CИ)

Брюшко с выдвижным жалом трансформировалось в моём воображении в стандартный шприц, который есть в каждой аптечке. Контейнер, поршень, игла. Прочный и удобный. На тренировках по гражданской безопасности ими учили пользоваться наравне со шлемами… Они есть везде — в каждой стене, на каждой полке с НЗ. Что касается яда, то синтезировать можно всё, что угодно, был бы допуск в лабораторию. А он у обэшника есть. И вот прибор, разработанный для спасения, применяется с противоположной целью. Впрочем, для преступников это тоже — спасение…

Если бы я был на месте Жубера, я бы использовал шприц. Его легко пронести с собой, как и упаковку с ядом. Никто ничего не заподозрит! Легко пронести, легко спрятать, а в нужный момент достать и применить. Это было очевидно — и банально, именно поэтому я и верил в свою версию.

Я по-прежнему не представлял, как это будет и что мне делать… Я же не собираюсь убивать себя на самом деле! Но способ я уже определил: если не будет выхода и потребуют сообщить, так и быть — расскажу. Но вот без повода сообщать об этом «как» не нужно. Потому что остаётся шанс разоружить Жубера, попросив у него «помощи». Притвориться, что не придумал… Как и предлагал Хёугэн. Я в нём не ошибся!

Что касается «где», то сгодится любая точка, равноудалённая от зон проживания и отдыха. Чем реже люди посещают её, тем меньше там средств для оказания первой помощи или резервных камиллов на случай ЧП. В идеале, это место, где люди не бывают почти никогда, и где нет необходимости в присутствии специальных ИскИнов типа официантов. Будучи Посредником, я мог навскидку вспомнить дюжину таких укромных уголков.

Осталось «что дальше». Жубер дал мне… Я посмотрел на стену — часы показывали «00:14:02». У меня меньше двух суток — как раз, чтобы придумать свой план спасения!..

Но шантаж со шпионством пришлось отложить: я получил сообщение от Юки. И пометка была «наивысшая приоритетность».

«Почему он такой дурак?»

[В1-Б на центральной скамейке].

И подпись. Несколько категорично: в том смысле, что там не было ни вопроса, приду ли я, ни приглашения. Такой вот безапелляционный способ начать разговор! Но если смотреть на это, как на растянутую во времени коммуникацию, терпимо. Потому что началось всё с моего предложения: «Если я не на работе, звони, зови — я всегда рядом». Опять-таки, срочность была оправдана тем, что с точки зрения Юки, у этой встречи действительно высшая приоритетность, вопрос жизни и смерти, без шуток!

Центральная зона, библиотечный блок… Опасно было приближаться к Информаторию — как бы Жубер или его помощники ничего не заподозрили! Но не откажешь же! Подростку, переживающему свою первую любовь, трудно что-то объяснить. Для Юки сейчас она — центр вселенной, всё остальное — периферия. И если Жубер или кто-то ещё следит за мной, они увидят, что я там делаю: утешаю.

Юки ждала меня в центральной части широкой улицы, где с одной стороны располагались входы в приёмную Информатория, а с другой — дискуссионные залы и учебные аудитории. Посередине была «зелёная граница» с густыми зарослями, и я не сразу заметил свою подопечную: она забралась с ногами на лавочку и сидела так, обхватив коленки и пригорюнившись.

Прелестная девочка, гоняющаяся за хомячками и бабочками, превратилась в голенастое угловатое существо, вспыльчивое и одновременно ранимое. И хотя мы виделись довольно часто, я замечал эти изменения, так что хотелось иногда измерить, насколько она вымахала, чтобы определить скорость изменений. Я даже однажды пошутил об этом, когда успокаивал её насчёт фигуры и прыщиков — «Ты же ещё растёшь!» Она страшно обиделась и не разговаривала со мной больше недели, а потом прислала вопрос: «А ступни ещё вырастут?» Было это в три часа ночи. Я проверил её биопаспорт, посмотрел аналитический вывод и текущий размер — и ответил: «Нет, теперь только руки и ноги и чуть-чуть спина». Мы общались до полшестого. Утром она прислала извинение: «Я понимаю, что тебе надо на работу, прости за беспокойство». Она всё-всё понимала! Но это было сильнее её.

В первый раз я наблюдал такое: первая любовь, рост и развитие — стандартно, ничего особенного, но не с её точки зрения, конечно. Возможно, со временем привыкну, а пока это было волнующе и немного страшно: бабочка выбиралась из кокона, я видел её мучения, но не мог сделать это за неё. Мне выпала возможность помочь — и там же рядом пролегала возможность навредить. Увы, желание «сделать хорошо», как и добрые чувства, не позволяли отличить одно от другого, а итог будет понятен только через несколько лет…