Если на число жертв тогда повлияло нарушение техники безопасности, то причиной астероидного удара стало совпадение трёх факторов: неправильно составленный прогноз по проходу астероидного поля, неполадки в системе дальней защиты и неоконченный ремонт внешней обшивки. Как это повлияло на современное отношение к безопасности, я знал по работе в Администрации: двойные и тройные проверки всех систем и особое внимание к Дозорным. Ну, и отдельно был выведен Инженерный Отдел. Но один астероид всё-таки прорвался…
— Потому что они поспорили из-за него? — я был так погружён в себя, что заговорил вслух.
— Что? — обернулся ко мне Илай. — Ты в порядке? Может, тебе лучше…
— Всё хорошо, — ответил я и встал перед освободившейся приёмной камерой.
Мой первый спасённый… «Кто он? Как он? Или это она? Мы знакомы? Что я скажу?» Беспокойство вдруг охватило меня, хотя я прекрасно понимал, что по-настоящему
….А в каком-то зале складировали капсулы с погибшими — стоило мне вспомнить об этом, как закружилась голова, и я подумал о предложении Илая. Он-то был в порядке: как ни в чём не бывало объяснял молодой женщине, что надо набраться терпения. И вот он уже повёл её, бледную и неловкую, к движущимся дорожкам.
Мне достался старик: я увидел его цифровой «портрет» и галерею фотографий в профиле на экране прямо передо мной. Азиатские черты лица, шапка густых кудрявых волос, сплошь седых. Томас Мэй, 87 лет, старший лаборант отдела Внутреннего производства, пищевой подотдел. Он был на завтраке, точнее, для него это был ужин после ночной смены.
— Я в порядке — хватит со мной нянчиться! — сварливо произнёс он, едва открылась медкапсула.
— Вот и хорошо, — улыбнулся я, протягивая руку, чтобы помочь ему выбраться, но он проигнорировал этот жест вежливости — и выбрался сам, ловко включив магниты на ботинках.
И сразу же нашёл глазами список. И вдруг я увидел, как по его морщинистой загорелой щеке покатилась слёзинка.
— Вот скажи мне — я-то почему жив? — спросил он, продолжая глядеть на стенной экран. — Какие молодые — ты только посмотри!..
Первое впечатление оказалось ложным: бодрость очень быстро сменилась подавленностью, и мне пришлось поддерживать его. Похоже, мысль о состоявшейся несправедливости не давала ему покоя: он продолжал шевелить губами, спрашивая неведомо кого, почему его пощадили, а других — нет. Но слёз больше не было.
Мы направились к выходу из «сортировочной», и я успел заметить, как медкапсула исчезает в приёмной камере — отправилась за следующим человеком. Кивнув своей сменщице, я повернул к дорожкам. У камрада Мэя имелся друг в Западном секторе, он был извещён — и готовился встретить коллегу.
— А ты, где ты был, когда это случилось? — продолжал расспрашивать старик.
— На планете, — спокойно отвечал я. — В Проекте Терраформирования. Я теперь там.
— Это хорошо, — важно кивнул он, но я ощущал, как мало в нём осталось сил: если бы не невесомость, мне пришлось бы нести его. — Это правильно… А я голосовал за тебя! — вдруг признался Мэй.
— Спасибо, — улыбнулся я.
— Не благодари! — оборвал он, подходя к медленному полотну дорожек. — Я делал это не для того, чтобы ты мне «спасибо» говорил! Ну, дальше я сам.
— А давайте я вас всё-таки провожу, — предложил я, помог ему сделать шаг и сам стал рядом.
— И тебе тоже спасибо, — сказал он.
— Я делал это не для того, чтобы меня благодарили, — ответил я, цитируя его слова, и мы оба рассмеялись.
Это казалось неуместным: за спиной была Эвакуационная зона, на стенах и потолке — списки, но после этого немного нервного смеха мне стало гораздо легче, да и камрад Мэй посветлел лицом.
— Значит, мы оба рабы долга, — заметил он, глядя на обновлённый список.
Я тоже туда смотрел — и не находил знакомых имён.
— Типа того.
— Как роботы.
— Что?
— Ну, как ИскИны эти. Они же тоже не имеют особого выбора!
— Вы ошибаетесь, — возразил я с серьёзным видом. — У них тоже есть выбор. Примерно такой же, как у нас. Это у камней в космосе нет выбора. А у живых всегда есть.
Итог
Десять часов я занимался тем, что принимал спасённых. Прочитать профиль, аккуратно встретить, объяснить ситуацию, показать списки, принять реакцию, проводить до временного жилья и сдать на руки родственникам или друзьям — по пятнадцать-двадцать минут на каждого. Всего получилось девятнадцать человек, потому что двоим пришлось уделить особое внимание: одной девушке из Службы Дозора, которая хотела немедленно присоединиться к спасателям, и мужчине, который был ещё старше Томаса Мэя и раза в два упрямее.
Девятнадцать из двенадцати тысяч ста семи — очень мало. Точнее, из двенадцати тысяч пятидесяти восьми, за вычетом погибших.
За это время я успел сделать три коротких перерыва, и то лишь по настоянию врачей, поскольку совсем не чувствовал ни голода, ни усталости. И когда мне предложили пойти поспать, я лишь отмахнулся. Поэтому какой-то коварный спамер, лица которого я не видел (а может быть, это был камилл) вырубил меня инъекцией снотворного.