Их взору открылась комнатка не намного больше "официальной". Вот только обстановка здесь была совсем другой. Словно отреагировав на появление людей, сами собой зажглись несколько свечей. Фонарики стали не нужны.
Удивительного здесь было много. Например, кострище, над которым висел закопченный котелок литров на десять или деревянная ёмкость в углу, вызывавшая в голове ассоциации со ступой бабы Яги. Сходство усиливала швабра на длинной деревянной ручке, стоявшая рядом со ступой мохнатой частью вверх.
Деревянный массивный книжный шкаф с резными створками, забитый старыми книгами в кожаных переплётах, подпирал одну из стен. Стены, кстати говоря, представляли собой каменный монолит, словно комнатушка находилась где-то в пещере. Слава достал один из фолиантов и открыл на первой попавшейся странице.
Рисунок, который открылся взору парня, был примечательным — младенец, подвешенный вниз головой на каком-то крюке, истекал кровью в подставленный кувшин. Под рисунком надпись прочесть не удалось — язык оказался незнаком.
— Тьфу. — Славка повёл плечами, захлопнул книгу и торопливо засунул её на место.
— Там тоже кое-что интересное, — сказал Макс.
Напротив шкафа стоял низкий резной столик. На нём лежало несколько зеркал разных размеров, оплывшие огарки свечи, россыпью валялись какие-то самоцветы, сушёные травы, короткие и длинные верёвочки, перья птиц и череп. Биолог слёту определил, что лошадиный.
— Ну и бардак. Как у Ирки Марушкиной на кухне, — заявил Коваль.
— Ты не прав. Тараканов не хватает для полного сходства. — Марина подошла поближе и стала рассматривать "натюрморт". Она сама не знала, что ищет. Потом приподняла глиняное блюдце и вытащила из-под него несколько фотографий.
Максиму стало жутко. Фотографии были не очень хорошего качества, словно сделаны стареньким мобильным телефоном. Но лица узнавались.
Марина; Ира Марушкина; девушка, которая сейчас училась бы в десятом классе, если б не поступила в колледж; одна из восьмиклассниц; дочь бизнесмена, который пару лет назад построил в Яблоневке добротный коттедж. Девочка училась в областном лицее, в каком классе, Макс не знал.
— Что за девичник? — Вытянул шею Славка.
— Без понятия. — Ответила Марина.
— На стенах тоже фотки, посмотрите. И рисунки.
— Не рисунки, а картины. — Машинально поправил Богданович.
И фото, и полотна представляли собой портреты совершенно разных девушек. Первая картина датировалась тысяча шестьсот восемьдесят третьим годом. На ней была изображена пухлая брюнетка с острым носом и покатыми плечами. Остальные портреты принадлежали совершенно непохожим юным женщинам разной комплекции, внешности, и, естественно, одетых в одежду разных эпох — все картины были написаны с разницей в тридцать-сорок лет.
Самая ранняя фотография оказалась датирована концом девятнадцатого века. На ней тоже оказалась запечатлена девушка, на голове у которой громоздилась огромная, украшенная перьями и кружевом, шляпа, а тело казалось песочными часами благодаря корсету.
Последнее фото отличалось от предыдущих изображений. Девушка у берёзы стояла не одна — её за талию обнимал белозубый мужчина, одетый в красноармейскую форму. А сама молодая женщина была очень похожа на Ольгу Васильевну.
— Чё-то я не пойму. Кто все эти бабы? Предки?
Марина пожала плечами. От всех картин шла одинаковая энергия, словно изображён был один и тот же человек. Но Сычкова вряд ли смогла бы объяснить это спутникам. Она сама себе не могла объяснить, что за дикие, невозможные способности настигли её в этом доме. Девушка не понимала, как почувствовала опасность, как нашла вход в тайную комнату, и, в конце концов, откуда пришло знание, как её открыть.
— Кажется мне, что последняя фотография — ключевая. Как думаете, не может быть на ней сама Ольга?
Славка пошевелил губами — что-то считал.
— Нет. — Покачал головой он. — Васильевна, конечно, не молодка, но ей было не больше семидесяти. А тут бабе лет двадцать минимум. Судя по дате, это не она. Мать и батя, скорее всего.
— Знаете, мне кажется, здесь кто-то регулярно бывает. Посмотрите. — Максим потрогал пальцем одуванчик, который валялся среди бардака на столике. Цветок был слегка увядшим, но не сильно. Словно его сорвали лишь пару часов назад.
— А кто? — Поразился Слава. — Хозяйка давно того, окочурилась, а родственников у неё здесь нет. Да и деревенские знали бы.
— Пойдёмте отсюда. Что-то мне нехорошо.
— Опять? — Обеспокоенно спросил Максим Андреевич.
— Нет, никакой опасности. Просто голова болит. Такое ощущение, что у меня здесь что-то все силы вытягивает. Голова кружи. — Сычкова рухнула на земляной пол.
— Маня! — Слава подскочил к сестре, присел на корточки. Стена стала восстанавливаться. Макс, едва это увидел, заорал: "Бегом!", схватил девушку за подмышки и потащил в комнату.
Славка выскочил последним. Пятку правой кроссовки словно отрезало ножом. Кусок обувки оказался вмурован в стену.
— Максим Андреич, можно, я ругнусь?