Макс перестал печатать. Он подумал о Последнем Звонке в школе. За два дня до праздника директриса, первая в деревне уразумевшая, что люди должны рассчитывать лишь на себя, устроила всеобщий сбор.
То, что на линейку пришли практически все жители окрестных сёл, не заинтересовало власти – откуда им было знать, что здесь такое редкость? Да и не планировалось ничего запрещённого – глава школы, посовещавшись с председателем сельсовета, уговорила Антонину Николаевну, единственную, кто хоть немного понимал, что происходит, просветить людей, как жить дальше.
Макс хотел продолжить, написать о том, что говорилось на собрании. Как резвится нечисть, не обращая внимания на копошение представителей закона и религий вокруг. Как она выкосила алкоголиков в окрестностях меньше, чем за две недели – кто-то погиб по пьяни, кто-то сошёл с ума, а кто-то, глядя на то, что творится с собутыльниками, завязал. Как Славка и Марина забросили подготовку к экзаменам, потому что у Сычковой открылись какие-то совсем уж удивительные способности, и они экспериментируют.
Но решив, что это лишнее, Максим большим глотком допил кофе, эмоционально попрощался с Кухарем, добавил постскриптум, в котором указал свой номер телефона и почтовый адрес, и нажал иконку «отправить».
- Макс. – Таня выглянула из кухни. – Заканчивай. Кушать будем.
Через две минуты, когда Бондаренко пришёл ужинать, он застал жену стоящей на табуретке возле кухонного шкафа.
- Тань, ты чего там ищешь?
- Не ищу. Я решила попробовать то, что Антонина Николаевна предложила тогда, на собрании.
В тот день старуха в свойственной ей угрюмой манере объяснила, что в поле нельзя работать в солнцепёк, потому что можно встретить полуденицу, а она защекочет, затанцует либо замучает вопросами до смерти. Или железную бабу, особенно опасную для детей.
Что не вся нечисть желает человеку зла, а вот нежить опасна вся, без исключения.
Что крест и молитва – это хорошо, но матерное слово лучше. Может, потому, что люди веру растеряли за века, и она не действует так, как надо. А, может, потому что нечисть древнее Христа.
За это предположение местную лекарку сверстницы чуть не побили. Однако её отстояли более молодые – негоже попрекать других в отсутствии религиозности, если сам о Боге вспоминаешь лишь на Рождество и Пасху.
Николаевна говорила долго. В основном о тех, кто, скорее всего, теперь живёт рядом с человеком – о домовых, кикиморах, хлевниках, овинниках. В общих чертах рассказала, как с этими, по сути, не злыми существами, подружиться. Закончила признанием, что сама очень мало знает о нечисти, но всегда готова помочь, и добавила, что за пьяными, малыми детьми и молодыми девушками надо присматривать в усиленном режиме, потому что они находятся в группе риска.
Сейчас Таня выполняла одну из рекомендаций. Поставила на верхнюю полку чашку с молоком, блюдечко с печеньем и баранками, потом деловито спросила у мужа:
- Как думаешь, если он у нас живёт, то где?
Макс призадумался:
- На кухне, это точно. Здесь тепло и вкусно пахнет. Правда, у нас печка нерабочая. Кстати, надо найти в деревне того, кто может починить. Полезный девайс в сельском доме, согласна?
Таня не ответила. Она уже слезла с табуретки и оглядывала кухню:
- Я бы на его месте под раковиной устроилась. Помнишь, как в мультике?
Макс развеселился.
- Тань, вот ты бы стала жить рядом с вонючим мусорным ведром? Я – нет.
- Тогда, может, за холодильником?
- Там места мало.
Жена нетерпеливо повела плечом:
- Ладно, положу презент рядом с угощением. А ты, дорогой домовой, - повысила голос девушка, - если ты есть, то оставь мне знак, где для тебя гостинцы класть. А то как-то неудобно – ты нам помогаешь, за порядком следишь, и вообще.