Выпашь

— И точно, барыня, идемте на телеграф, — сказала Таня… — А вы Григорий, по следу поищите…

— Поищем… Да мы найдем… Не хуже полицейских собак это дело онганизуем…

Валентина Петровна сидела в душной маленькой аппаратной и смотрела, как с золотого сквозного колеса спадала лента под молоточек и по ней длинной вязью бежали черные точки и черточки… Ей казалось, что в них была ее жизнь.

Скучное солнце светило в окно аппаратной. Оно в радужные краски красило столбы пыли и бросало золотые квадраты на темный заплеванный пол телеграфной.

Валентине Петровне казалось, что время остановилось… Что эта душная комната, пропахшая махоркой, всегда была и всегда будет. Это и была, должно быть, смерть.

ХLVII

Телеграмма о похищении Насти хунхузами застала Петрика на станции Шаньдаохедзы, где Старый Ржонд провожал эшелоны своего полка. Там была прицепка платформ с фуражем, двуколками и парными повозками полкового обоза.

Петрик сидел со Старым Ржондом, Анелей, Кудумцевым и Ананьевым в маленькой буфетной комнате. Пили чай.

Петрик, пробежав глазами телеграмму, подал ее Старому Ржонду. Тот долго читал, словно не понимая написаннаго, потом смял седеющую бороду, разгладил длинные шляхетские усы и серыми глазами зорко посмотрел на Петрика.

— Пойдем, миленький… выйдем…

Они вышли на платформу. Состав стоял на четвертом пути, и низкая, песком усыпанная площадка была пуста. От поезда слышался гомон голосов. Где-то играли на гармонике. Солдаты пили по вагонам чай.

— Да… вот оно что, — тихо сказал Старый Ржонд. — Однако… все это совсем невероятно… Сколько лет я живу в Маньчжурии… Крали, конечно, и детей для выкупа… Богатых купцов… Здесь?…Кто? Зачем…почему?.. Ты не богач какой…

Да и время военное…

— Разрешите мне сейчас поехать туда?

Старый Ржонд будто не понял вопроса. Он каким-то далеким, отсутствующим взглядом смотрел на эшелон, на солдат, на лошадей в вагонах. Потом он повернул лицо к Петрику. Лицо его стало жестким, но в глазах обычная была доброта.

— Твой долг… — медленно протянул он… — Да у тебя и там долг… Но это главное — твоя сотня… Не на прогулку идем… на войну… Вот твои дети.

И, точно желая смягчить суровость своего приговора, Старый Ржонд взял Петрика под руку и пошел с ним вдоль путей от эшелона.

— Да и что ты, миленький, сделаешь? Если это хунхузы?… Наверно, хунхузы, кому же больше?… Я их слишком хорошо знаю… Если это они украли бедную Настеньку — гнать за ними безполезно и просто-таки опасно… Они убьют Настю-то, как только погоню почуют… Тут нужна политика… С нею все-таки ама… Да, китайцы… Что им ребенок?… Им доллары нужны… На юге история обыкновенная. В Маньчжурии, признаться, не слыхал… Да могли какие и из-под Кантона приехать… Кудумцев тут был бы незаменим. Да… дрянь-человек… а дело деликатное… И барыньку так оставить нельзя…

— А, если это не хунхузы?

Старый Ржонд отнял руки от бороды.

— Не хунхузы?… Кто же может?

— Шадринская заимка…

— Шадринская заимка ликвидирована… Слыхал о находке трупа?… Это та, что, душила… "Богородица"-то самая…

— А тот, кто трупы разделывал?… Того не нашли.

— Положим… Только… На что ему Настенька?

Оба замолчали. Они стояли против станционного здания. В стеклянные двери был виден буфет. Ферфаксов что-то, краснея, говорил Анеле и она смеялась, сверкая молодыми, крепкими зубами.

— Вот кого пошлю… Трудно тебе будет без него… Так зато — душу отдаст… И Анеля с ним поедет. Она утешит барыньку… Он и по-китайски мастер… Да и всю округу обыщет… Китайцы его любят.

— Кто? — думая о другом, спросил Петрик.

— Факс… Другого нарочно не придумаешь. Я его сейчас и настрочу… А ты, друг… с сотней.

В окно было видно, как Кудумцев, прощаясь, поцеловал руку Анели. На платформе трубач играл «сбор» и «садись». Эшелон был готов к отправке.

Старый Ржонд поморщился и быстро пошел в буфет.

Петрик остался на платформе. Он видел, как вытянулся перед Старым Ржондом Ферфаксов. Они пошли в угол буфета. Ферфаксов стоял, внимательно слушая командира, и за ним, такой же внимательный, стоял Бердан. Кудумцев открыл дверь, пропуская Анелю. Ананьев достал блокнот из полевой сумки и что-то писал на столе с недопитыми стаканами.

Мимо Петрика, позванивая шпорами, бежали по вагонам солдаты. Веселые, безпечные голоса раздавались в утреннем воздухе. Кто-то, должно быть, читая вывеску на станции, сочно сказал:

— Прощевай, станция Шань-дао-хедзы!..

Прицепили паровоз. Вагоны, звякая цепями и буферами, подались назад. Сторож стал у звонка и ударил три раза в колокол: "воинскому отправление". Трубач проиграл еще раз — «садись» — и для большей прочности прибавил: — «карьер». Все люди были по вагонам.

Анеля стояла у офицерского «микста» и к ней с площадки перегнулся стройный Кудумцев. Оба смеялись.

Дежурный по эшелону, бравый унтер-офицер при "полной боевой" подошел, чеканя шаги, к Петрику, щелкнул шпорами, приложил руку к лихо надетой на бок фуражке.

— Ваше высокоблагородие, прикажете отправлять?

— Да… отправлять!

Платформа опустела. Старый Ржонд, ведя под руку Ферфаксова, прошел с ним в телеграфную. Помахал рукою Петрику на прощанье.