Заметьте, что это формула древняя, т. е. тоже в своем роде привычная, как и «праздничный разгул» в наших деревнях: и ее также не пришло бы на ум проф. Беляеву внести в рубрику «особенно ясных свидетельств близящегося царства Антихриста», да и если он будет издавать вторым изданием свою книгу или напишет к ней второй том, он не последует моему указанию и не занесет ее в «признаки». То есть это ему не представляется, как и шутки мужиков наших, антибожественным[7]. С этой точки зрения вся его книга может быть принята как-то «наоборот». Ему не кажется антибожественным то, что явно анти-божественно; а рабочим в Вестфалии, да может быть и французам, «потребовавшим удаления конгрегаций», может быть, давно уже кажется «анти-божественным» то, что проф. Беляеву кажется так просто, обыкновенно и «простительно». Невозможно не заметить, что начало «как бы светопреставления» относится всеми духовными к моменту выпада власти из их рук, к падению авторитета их; в последнем анализе — сведение их к простоте и ясности «раба Божия Моисея, кротчайшего из людей», «странников Петра и Павла», «первосвященника Садока», которые служили, все служили, но Единому Богу (тогда еще единому), и служили плечо с плечом с человеками, не получая поклонения себе от них. Но я вернусь к вестфальским рабочим, да и к более общей судьбе Франции. Что же осталось им, что же останется? Пройдут десятилетия, может быть, два-три века действительной пустынности или малорослости души; вроде нового Moyen Age, Mittel-Alter[8]: но — не вечного, отнюдь не окончательного. Отрастут ростки души, специально доселе и уже давно, тысячу лет атрофированные. Описывают зоологи, что в пещерных озерах, вечно темных, у рыбы есть глаза, но они не видят. У европейского человечества, у души европейской есть почти несомненно множество таких же еще «закрытых» способностей, зачаточных или подавленных сил, главным образом — в отношении к природе, но также — и Бога, которым проснуться возможно и которые проснутся. Рыбы, вынесенные из такого вечно темного озера, индивидуально, может быть, и умрут незрячими; но в дальнейших генерациях зачаточный глаз — увидит. «Мы не веруем в Бога и не желаем ничего знать о Нем» — этот ответ вестфальца есть только за себя ответ; ну — за своего сына, наконец — внука; но не за внука этого внука. Шевельнутся ростки души, теперь совершенно невидные. Кто знает, как будет внук его внука смотреть на зеленеющее дерево? Мне пришлось прочесть об «безбожной Франции» известие, которое тронуло меня в Петербурге, потому что здесь оно невозможно; самые бедные парижане, вот такого же достатка, как и вестфалец-рабочий, целой семьей (всегда семьей) выбираются за город, отъезжают несколько станций по железной дороге и, забравшись в лес или расположившись на лугу, имея привезенную с собой провизию, проводят целый день среди зелени. Это — характерно. Известно, до какой степени оголены от растительности наши несчастные великорусские деревни и села. Сказать, что у крестьян нет ни времени, ни сил посадить дерево, — невозможно уже оттого, что находят же они время посадить старика в опару. Но чувства природы и зелени совершенно нет у него, и это я не могу не связывать чуть ли не с «природным» его алкоголизмом, как и с «разгулом 200 мужиков» до такой степени удали, что один парень показал себя голым девицам. Природа трезва, чиста и деликатна; а вместе — она и возбудительна, живительна. Посадить дерево, раскинуться семьей на лугу — это все равно как потянуть вина из тонкого горлышка древнего сосуда, но вина благородного, не отравляющего. Алкоголизм и отсутствие зелени в наших селах я считаю застарелыми «знамениями пришествия Антихристова»; ибо это явно антибожественно; да и дикий вид деревни, описанной выше, являет полное забвение Бога, хотя бы они и «клялись Богом» пьяными устами. В вестфальской деревне — тишина; у нас — гам. Чт'o зреет в тиши, что готовится в гаме — никто этого не знает. Но верится и даже веруется, что там в тишине, в благообразии вызреет, ну, пусть через века — но, однако, вызреет слово, понятие, образ «Бог»; вызреет и молитва к Нему, ну — пусть новая, необычайная. Что-нибудь вроде лепета первых латинов о Dii Lares[9]. А около квашни с посаженным в нее стариком, как и около исключительного гнева папы, все будет ломаться, меньшиться, опадать до совершенной пустыни, до непереносимого голода.
1903