Но именно в клубе я могла привести свои мысли в порядок, отвлечься и снять нервное напряжение, каждой смены я ждала, стыдилась сама себе признаться в этом, ещё больше ненавидела это ремесло, но всё же ждала. Я чувствовала себя проклятой, однако сносила все трудности, уверяя себя, что это наказание за грехи.
Но мои грехи начали порождать новые грехи.
Сначала мне было страшно оставлять ребёнка одного на целую ночь, но Максим на удивление быстро привык и перестал бояться. Вообще он рос смелым мальчиком и с каждым днём становился всё более интересным, приносил из садика новые слова, рассказывал разные истории, чаще сказочные.
За всё лето не представилось ни единой возможности уехать на каникулы в Краснодар, хотя Максим скучал по бабушкам, деду и тёте Свете. Всё, чем я могла разнообразить жизнь сына, — это на месяц оставить его без детского сада (с условием, что он будет хорошо себя вести) и проводить это время с ним. Утром он вместе со мной вставал на работу; бывало, мы подолгу сидели в палате, где лежал Дилан. Максим любил спрашивать меня о папе, я отвечала, что он проснётся, когда выздоровеет, хотя сама верила в это всё меньше.
Изо дня в день ничего не менялось, мои усилия были напрасны. Однако я исправно оплачивала лечение и содержание Дилана в больнице, которое месяц за месяцем становилось всё более дорогостоящим.
Моя злость на саму себя росла с каждым днём, ведь из-за меня мой сын недополучал родительского внимания. Я хотела бы проводить с ним гораздо больше времени: гулять, играть, куда-нибудь ездить и т. д. Вместо этого я тянула непосильную ношу и вот-вот должна была надорваться, сломаться, но каждый день сама себе доказывала, что нельзя расслабляться, нельзя жалеть себя, когда-нибудь всё наладится, станет легче.
Я прекрасно понимала, что преподаватели и коллеги по работе в больнице делали мне поблажки. Возможно, на моём лице всё время было написано утомление, частенько мне советовали съездить куда-нибудь отдохнуть.
Итак, пятый курс остался за плечами, теперь впереди была финишная прямая перед интернатурой, и вполне возможно, что прямая эта могла оказаться не так проста, как мне бы хотелось.
Свободное время я посвящала написанию диплома, благо, при переводе в другой вуз мне не пришлось менять тему, и я была благодарна самой себе за наработки, сделанные ранее. Нельзя сказать, что я успела отдохнуть за лето: когда было не на работу с утра, я, порой, засиживалась за написанием диплома до рассвета. Я вновь почувствовала, что, если бы не вечная усталость, я была бы влюблена в свою учёбу, в свою будущую профессию.
К августу у меня было написано около 150 страниц диплома, осталось только показать рукописи научному руководителю и внести поправки.
Лето пролетело, как будто длилось не три месяца, а всего неделю. Кроме того, оно было холодным, скорее похожим на весну, сразу же перетёкшую в осень, вовсе не таким, как в Краснодаре.
С сентября Максимка начал болеть, сказывалось долгое присутствие в неродном климате. Я, как могла, лечила его, пару раз позволила себе остаться с ним дома и прогулять учёбу, чему сын был несказанно рад. Иногда я ловила сына на симуляции болезни, так он пытался выкроить себе дополнительное внимание и заботу с моей стороны. Я всё понимала и не злилась.
Нам только-только хватало тех денег, что я зарабатывала, поэтому мы старались баловать себя какими-то простыми вещами типа мороженого, жевательного мармелада или совместного просмотра мультфильмов. Самым своим большим достижением я считала то, что во всей этой спешке и нервной суете я никогда не срывалась на сына, относительно него мой запас терпения был бесконечен. Возможно, это закалка, а, возможно, просто здравое понимание, что в сложившейся ситуации была виновата одна я.
В октябре мне сообщили, что, так как терапия не помогла Дилану, больше нет смысла поддерживать жизнь в его теле аппаратами. Мне предложили либо отключить его, либо самой приобрести аппарат искусственной вентиляции лёгких и аппарат парентерального питания. На раздумья мне дали 10 дней.
Ещё несколько дней назад я думала, что моё положение тяжёлое и что хуже уже не будет, однако я жестоко ошибалась. Новость заставила меня понять, что ради хотя бы сохранения того, что у меня есть, я готова опуститься ещё ниже.
И в тот же день я согласилась танцевать стриптиз.
Новый клуб принадлежал тому же хозяину, меня взяли сразу, без испытательного срока: я была, как обо мне отзывались, «ходячий секс». Даже в постыдном для меня стриптизе нашлись плюсы: зарплата вдвое больше, бесплатная доставка до дома и щедрые чаевые.
Первые дни мне приходилось перебарывать дрожь в теле, я смотрела на себя голую, и мне казалось, что я вижу проститутку. Но и с этим я научилась справляться: внушила себе, что Маска и я — это две разные личности в одном теле, что Маске нравится её работа, её игра.