Меня одели в больничную сорочку, подготовили к родам и отправили в родильную палату. Я была сама не своя от боли, стонала и корчилась, держась за настенные поручни. Лежать было нельзя, врачи запретили.
Дилан всё время рядом, одной рукой делал мне массаж поясницы, чтобы стало хоть немного легче, другой обнимал. Сначала я хотела, чтобы он ушёл, потом мне стало всё равно. Когда схватки стали совсем невыносимыми, я взвыла, а мои когти глубоко впились в руку Дилана. Я заметила это, только когда под моими пальцами стало мокро и скользко от крови.
Во рту у меня то вырастали, то исчезали клыки. Когда стало совсем невмоготу, я закричала так, что прибежали врачи и велели мне ложиться.
Роды превратились в настоящий кошмар. И если Максима я родила еле-еле из-за его богатырского веса и длительных схваток, то здесь проблема была в другом: гормоны. Я, как могла, старалась сдерживать себя, но одновременно тужиться и подавлять волка оказалось невозможно.
Клыки, как выросли, так и остались, будто я всю жизнь была такая. Счёт времени потерялся, мне казалось, потуги длились вечность. Сил не осталось, акушерка велела мне тужиться сильнее, говорила: «Давай-давай, не ленись, ты ребёнка рожаешь, а не мусор идёшь выкидывать! Колени в стороны! Лучше старайся! Какая неженка!».
Дилан, который к тому времени уже пребывал в полнейшем ужасе, наклонился ко мне и заслонил свободной рукой моё лицо, чтобы врачи не увидели его. К счастью, все смотрели вовсе не туда.
Происходящее было и странным, и страшным. Мою трансформацию легко могли заметить и поднять тревогу, а дальнейшие события могли обернуться настоящим кошмаром для моей семьи и клана в целом. Я запоздало понимала, что нужно было ложиться в крымскую клинику, когда предлагали.
Вскоре всё кончилось. Девочка родилась слабая, без криков, нам не дали подержать её в руках, сказали, что она не дышит, стали хлопать по попе. Ей вставили дыхательные трубки, измерили пульс, затем одели, тепло укутали, положили в люльку-каталку и куда-то увезли.
У меня началась тихая истерика, в тот момент хотелось просто умереть. Все куда-то ушли, Дилан тоже, я осталась в палате одна. Мои глаза остановились на громко тикающих часах, казалось, стрелка движется неровными промежутками и напевает мне какой-то мотив. Вскоре Дилан вернулся, в слезах, но с улыбкой:
— С ней всё будет в порядке. Её временно поместили в камеру, забыл, как называется…
Он поцеловал меня в висок.
— Кувез… — сказала я.
— Что?
— Кувез. Камера для недоношенных детей. Что сказали врачи?
— Из очевидных отклонений только альбинизм, так что ты зря беспокоилась.
— Сколько она весит?
— Два сто, рост 45 сантиметров. Я её ещё не видел толком, меня не пустили к ней. Акушерка сказала, скоро тебя переведут в послеродовую палату. Как ты себя чувствуешь? — он говорил взволнованным, слегка подрагивающим голосом.
— Отвратительно. — ответила я и обратила внимание на его руки, они обе были в крови. — Прости.
— Ерунда, дома перевяжу.
Он оставался рядом, пока за мной не пришли. Теперь Дилан должен был отправиться домой. Он просил позвонить ему, как проснусь, обещал приехать. Тихая истерика не желала отпускать меня, я ревела и ничего не могла ответить. Дилан обнял меня на прощание:
— Всё, всё, успокойся, не плачь, любимая. Всё наладится. Тебе просто надо отдохнуть.
Он, наконец, ушёл, а меня повезли по коридору в послеродовое отделение, одну. В окно я увидела, что уже рассвело.
В палате истошно вопил чей-то младенец. Я плюхнулась на свободную койку, ни на кого не обращая внимания, съела тарелку уже остывшей рисовой каши, и моё сознание мгновенно отключилось.
Проснулась я оттого, что кто-то тормошил меня.
— Просыпайтесь, мамаша!
— Где я? — не сразу сообразила я.
— В роддоме. Идём, врач вызывает.
Я еле-еле сползла с постели, всё тело болело, руки и ноги дрожали. А ещё от меня воняло потом с примесью волчьего запаха, руки и сорочка были измазаны кровью, халат плохо прикрывал всё это безобразие.
— Здравствуйте, присаживайтесь.
Я молча села, изо всех сил пытаясь напрячь мозги, чтобы слушать доктора внимательно.
— Волк Диана Александровна. Так… Срок у вас был какой? 36 недель?
— Да.
— Девочка, конечно, очень слабенькая у вас… Скажите, вы принимали спиртное, наркотики во время беременности? Или курили?
— Нет. Я не имею вредных привычек, сама врач и веду здоровый образ жизни.
— Хм. Что ж… Из очевидных отклонений у неё только задержка развития и альбинизм, однако больше всего удручает не это. В общем и целом её организм отравлен токсинами, все органы работают плохо, кроме того, она пока не может самостоятельно дышать. Конечно, на сегодняшний день медицина продвинулась далеко, и мы сделаем всё, что в наших силах, но… Хочу вас предупредить: очень велика вероятность, что девочка вырастет умственно отсталой, если выживет, конечно.
Про задержку в развитии Дилан не упомянул, видимо, не хотел расстраивать или надеялся, что предварительный диагноз не подтвердится.
Слова доктора ничуть не удивили, даже на эту эмоцию во мне не нашлось сил.
— Я могу её увидеть? — сухо спросила я.