Выкуп

Логично было бы остаться на эти дни жить в Лозанне – снять такой же номер в недорогом мотеле. Но Костя упорно, каждый день, возвращался в Берн, хотя дорога занимала два с небольшим часа в оба конца. У него появился страх разминуться с отцом. Вдруг отец оставит ему записку, назначит встречу на следующий день. А он прохлаждается в Лозанне! Как магнитом, тянуло Костю в Берн, на те улицы, где он ходил с отцом. Ему казалось: вот-вот он увидит высокую, по-юношески гибкую фигуру, русые, растрёпанные ветром волосы, улыбку, которая тут же сметёт все его страхи, сомнения, упрёки. «Ты молодец, что дождался меня, – скажет отец. – Так получилось, что я был очень далеко, не мог с тобой связаться…» И всё объяснит, потому что жизнь – штука непредсказуемая, случаются такие неожиданности…

Разъезжая на машине по лозаннскому побережью в поисках виллы Портера, Костя физически ощущал бег времени, каждый раз ему казалось – он здесь, а отец там, в Берне, ждёт его! И он с каждым днём сокращал время своих поисков, которые, к тому же, были бесполезны. Возвращался в Берн и к семи часам вечера шёл в небольшое кафе – то самое, где сидели они с отцом в их последнюю встречу. Он был уверен: отец тоже это помнит и обязательно придёт туда. А вдруг у него нет возможности сообщить о себе через почтовый ящик в турфирме и интернетовский адрес, вдруг он скрывается – от властей или конкурентов! Тогда непременно вспомнит об этом кафе и придёт. Даже если не знает, что приключилось с сыном, что он, Костя, уже в Берне, – придёт! Если, конечно, сам сейчас в Швейцарии.

Правда, сидя по полтора, два часа в этом кафе, Костя всё чаще и чаще вспоминал Харьков, Вадима, маму, Ингу, почему-то тех ребят, с которыми учился в школе и институте, девочек из секс-салона. Ловил себя на мысли, что всё кажется приятным, куда-то подевалась даже стойкая ненависть к Олегу Баркову. Однажды даже довспоминался до того, что вдруг подумал: «А если вернуться, рассказать всё Вадиму? Он ведь простит, я знаю…» И тут же, как кулаком в сердце, ударила боль: «Дурак!» Он ведь подумал только о своей афере с деньгами и враньём об умерших родственниках. А по-настоящему им убитые – Инга, этот бомж в машине! Правда, вряд ли всё это связывают с его именем, наоборот – оплакивают, как и погибшую от несчастного случая Ингу. Выяснится, что он жив – только рады будут. А он уж сумеет объяснить и свой отлёт в Швейцарию, и чужого человека в своей машине. Сумеет придумать очень убедительно… Господи! Костя помотал головой: придёт же в голову такая глупость! Конечно же, назад возврата нет. Это опасно, очень опасно! Ведь есть ещё Олег, которого должны были по его заказу искалечить. И этот мент, подполковник Кандауров, – уж очень узкие круги он делал около, словно брал его, Костю, в петлю!

Нет, если уж куда-то уезжать, то дальше, дальше, в Америку. Наверное, пора бы уже признаться себе: его бросили, «кинули», как лоха! И ради собственной безопасности надо убираться за океан. Там, в стране безграничных возможностей, и затеряться можно, и себя раскрутить – с его-то способностями, образованием, опытом банковской работы! У отца двадцать лет назад меньше шансов было, а вот же, сумел выбиться… А он ведь так и не рассказал, как же сумел в то, советское время, уехать за границу? Может, тоже по фальшивому паспорту? Костя не расспрашивал, был уверен, что ещё успеет всё узнать. А теперь, как знать – вдруг он отца больше и не встретит!

Но как только его мысли поворачивали на этот путь, Костя тут же со злостью обрушивался на себя. Что с того, что отец сегодня не дал о себе знать! Значит это произойдёт завтра, обязательно завтра!

Глава 36

Перед отъездом бабушка Екатерина попросила внуков пойти с ней в церковь.

– Мы все поблагодарим Господа за то, что наша встреча произошла, – сказала она. – А я особенно: за то, что мне дано было до этого дожить.

Назавтра Викентий должен был улетать из Швейцарии, а сегодня рано утром он и Винсент приехали в Верье. Завтракая с Екатериной Викентьевной, они говорили о религии.

– Ты ведь крещёный, православный? – спросила бабушка Викентия с некоторой тревогой в голосе.

Он улыбнулся:

– Да, хотя среди моих ровесников там, в бывшем Союзе, таких не большинство.

– Я знаю, знаю! Ваше коммунистическое правительство запрещало крестить детей!

– Запрета не было, – мягко возразил Кандауров. – Не поощрялось, это верно, но главное – сознание людей за десятилетия так перестроилось, что даже те, кто не считал себя убеждённым атеистом, на обряд крещения смотрели, как на предрассудок. Но бабушка Елена меня крестила, отец не возражал, хотя и был коммунистом. А для членов партии, да, для них это запрещалось, поскольку атеизм был одним из краеугольных камней партийного сознания.

– Бог мой, Викеша! Неужели вся православная Россия отреклась от веры?

В широко распахнутых голубых глазах бабушки Катрин стоял неподдельный ужас и блестели слёзы. Викентий обнял её.