Выхода нет

— Что, интересно, вашему поколению вообще о метро известно? — спрашивал командир. Так, рассказываете всякие байки друг другу. Кто-то где-то был, кто-то сам все придумал. Кто-то кому-то переврал то, что слышал от своего знакомого, который, в свою очередь, тоже приукрасил историю, слышанную за чаем, и выдавая за свои собственные приключения… Вот ведь в чем главная проблема метро… Нет надежной связи… Нет возможности быстро пробраться из одного конца в другой — где не пройти, где перегорожено, где ерунда какая-то творится, и обстановка каждый день меняется… Ведь все это метро — думаете, оно большое очень? Да его из конца в конец на поезде проехать всего-то час и занимало… А ведь люди теперь неделями идут и чаще всего не доходят… И никогда не знаешь, что тебя на самом деле ждет за поворотом. Вот мы вроде на Рижскую с гуманитарной помощью идем… Но проблема в том, что никто, и ни я, ни Дежурный в том числе, не готов поручиться на сто процентов, что когда мы туда придем, нас не встретят шквальным огнем. Или не мы не обнаружим выжженную станцию без единой живой души. Или не выяснится, что Рижская теперь присоединена к Ганзе, и поэтому нам выхода в остальную часть метро больше нет и никогда не будет. Нету точной информации… Получил вчера утром сведения, все, уже к вечеру устарели, и полагаться на них сегодня нельзя. Это все равно что идти через зыбучие пески по карте столетней давности. Гонцы так долго пробираются, что сообщения, которые они несут, часто оказываются либо уже ненужными, либо уже неверными. Истина искажается. И все это очень странно… Люди никогда не оказывались в таких условиях… И страшно подумать, что же будет, когда у нас кончится топливо для генераторов и не будет больше электричества… Читали у Уэллса «Машину Времени»? Так вот там были такие морлоки…

Для Артема это был уже второй разговор в подобном духе за последние два дня, и он уже слышал о морлоках и Герберте Уэллсе, и повторения его он отчего-то вовсе не хотел. И поэтому, несмотря на Женькины попытки протестовать, он решительно вернул разговор в первоначальное русло: — Ну, а что известно о метро вашему поколению?

— Мм… О дьявольщине в туннелях говорить — дурная примета… О Метро-2 и о Невидимых Наблюдателях? Не буду. Но вот о том, кто где живет, кое-что рассказать любопытного могу. Вот вы знаете, например, что там где раньше Пушкинская была — там еще на две другие станции переход — на Чеховскую и на Тверскую, — там теперь фашисты все захватили?

— Какие еще фашисты? — недоуменно спросил Женька, и Артем удовлетворенно отметил про себя, что и Женьку, оказывается, можно удивить.

— Натуральные фашисты. Когда-то давно, когда мы еще жили там, — командир показал пальцем наверх, — были такие. Бритоголовые были — и еще одни, назывались РНЕ. Шут знает, что это значит, сейчас уже и не помнит никто, да и сами они, наверное, уже не помнят. Потом, вроде, исчезли. Не слышно о них ничего и не видно. И вот вдруг некоторое время назад на Пушкинской объявились. «Метро — для русских!». Слышали такое? Или вот: «Делай добро — чисти метро!». Вышвырнули всех нерусских с Пушкинской, потом и с Чеховской, и до Тверской добрались — под конец уже озверели, начались расправы. Теперь там у них Рейх. Четвертый или пятый… Что-то около того. Дальше пока, вроде, не лезут, но историю двадцатого века наше поколение еще помнит. А ведь мутанты эти с Филевской линии, между прочим, существуют на самом деле… Да что мутанты! Черные наши одни чего стоят! А есть еще разные сектанты, сатанисты, коммунисты… Кунсткамера. Просто кунсткамера.

Вдали стало заметно слабое мерцание. Они приближались к Алексеевской. Станция была малонаселена и патруль они выставляли только один, на пятидесятом метре — большего не могли себе позволить. Командир отдал приказ остановиться метрах в сорока от костра, разожженного патрулем с Алексеевской, и несколько раз включил и выключил фонарь в определенной последовательности, давая условный сигнал. На фоне костра обозначился черный силуэт — к ним шел проверяющий. Еще издалека он крикнул им: — Стойте на месте! Не приближайтесь!

Артем спросил себя, неужели действительно может так случиться, что однажды их не признают на станции, которая всегда казалась и считалась дружественной, и встретят в штыки?

Человек, не спеша, приблизился к ним. Одет он был в тертые камуфляжные штаны и ватник, на груди жирно намалевана была буква «А» — видимо, от названия станции. Впалые щеки его были небриты, глаза подозрительно поблескивали, а руки поглаживали ствол висящего на шее автомата. Он вгляделся в их лица, успокоенно улыбнулся, в знак доверия перекинул автомат на спину, и сказал: — Здорово, мужики! Как живете-можете? Это вы на Рижскую? Знаем-знаем, предупреждены. Пошли!