Выход есть всегда

   Адмирал Камимура окинул взглядом палубу корабля, заваленную трупами. Северные варвары сражались отчаянно, и, несмотря на огромный численный перевес японцев, прежде, чем им удалось сломить упорно сопротивляющихся защитников «Коба–Мару», те отправили на встречу с предками не меньше сотни человек. Камимура, не обращая внимания ни на боль в обожженном лице, ни на самурайское воспитание, поморщился. Все же русские оказались физически намного сильнее его людей, а в рукопашной схватке это значило очень многое. И в результате моряки, его моряки, отлично подготовленные и преданные императору и лично ему, адмиралу Камимуре, люди, способные быть костяком экипажа нового корабля, остались лежать здесь, на грязной, залитой кровью палубе транспорта. Камимура дорого бы дал за то, чтобы оказаться среди них, смерть в бою — достойный конец для самурая, но сведения, которые необходимо было доставить, не позволили ему идти в первых рядах атакующих.

   Но все это было уже неважно. Главное, судно находилось под их контролем, а значит… Что это значит, Камимура додумать не успел, поскольку ему доложили, что часть русских забаррикадировалась в машинном отделении, и их надо было оттуда выковыривать. Без этого не получилось бы дать ход, а в этих водах, в пяти часах пути от Владивостока, такая ситуация подобна смерти — в любой момент поблизости мог появиться русский корабль. Кстати, сами русские это отлично понимали — судя по тому, что дым из труб поднимался густой и черный, они активно кидали в топку дрянной местный уголь, рассчитывали, что их сумеют обнаружить. К счастью, как утверждали те, кто их преследовал, на ногах оставалось не более трех человек, и еще двоих русские несли с собой. А еще моряки из команды «Коба–Мару» обещали, что смогут провести людей Камимуры в машинное отделение другим путем, о котором русские, не успевшие окончательно освоиться на транспорте, даже не подозревают.

   А еще через полчаса последний из уцелевших русских, хорунжий Епифанов, прикурил измятую папиросу и поднес не успевшую догореть спичку к огнепроводному шнуру. Японцы не знали, да и кто мог им сказать об этом, что для казака это была уже третья война, и вторая — с японцами. В первой, с китайцами, он участвовал в штурме Пекина, во второй, уже с японцами — потерял двоих братьев и люто возненавидел узкоглазых. И сейчас он видел перед собой реальную возможность сделать так, чтобы в этой бойне погибшие под самый конец братья остались живы. А посему Епифанов не колебался. Еще когда «Херсон» захватил «Коба–Мару» здесь, в машинном отделении, были заложены небольшие заряды динамита, чтобы, случись нужда, уничтожить транспорт. Потом их не стали снимать — просто по извечной русской привычке стало лень, и минеры придумали себе оправдание. На всякий, мол, случай, а то мало ли что. И вот, накаркали, случай наступил.

   Хорунжий не был профессиональным минером, но он был профессиональным военным и считал, что в этом деле лишних знаний не бывает. Вот и когда заряды еще только закладывались, он с интересом наблюдал за работой минеров, задавал вопросы… А что? Ничего, в принципе, сложного, нечто подобное он в ту войну уже делал. И теперь шипящее пламя стремительно пробежало к заложенным шашкам. Удар! Свою последнюю папиросу Епифанов докурить так и не успел.

   Заряды взрывчатки были невелики, но заложили их грамотно, с учетом опыта той, прошлой войны. Взрывом переломило киль транспорта, серия небольших зарядов распорола борта. Несколько секунд корпус «Коба–Мару» еще сопротивлялся, а затем металл не выдержал напряжения, полетели во все стороны срезанные головки заклепок и обломки лопнувших железных листов. Корабль переломился пополам, полетели сорванные с фундаментов котлы…

   Носовая часть корабля продержалась на плаву минут пять, кормовая затонула практически сразу. Выживших на сей раз не осталось, даже если кто-то и не отправился на дно вместе с кораблем, то присоединился к товарищам позже — в том районе кораблей не проходило еще долго, а вода даже летом холодная. Информация о русском суперкрейсере до японского командования так и не дошла, однако кое-что Камимура все же сделал. Его бунт, почти удавшийся, не позволил Эссену установить контакт с командованием русских войск и обрек крейсер на необходимость действовать в одиночестве.

Борт крейсера «Рюрик». Три дня после разгрома японской эскадры.