Крупняков успевал следить за настроением Аркадьевой и видел, что его тактические маневры проку не приносят.
Аркадьева резко поднялась, ваза с курабье, соприкоснувшись с развевающимися одеждами гостьи, заскользила к краю столика.
- Ой! - По-детски вспеснул руками Крупняков и бросился спасать вазу. - Хрусталь ручного гранения! Царица моя! Мамина ваза, фамильная, тут одного серебра приляпано - мне на старость хватит. - Крупняков захватил в ладонь три печенья и запихал в рот, прожевал, по-клоунски скорчил гримасу. - А еще ничего печеньице, ты зря, третьего дня покупал у Елисея...
Наташа подошла к окну: хороша квартира у Крупнякова, вид закачаешься, досталась по наследству, отец Крупнякова и впрямь числился до войны крупняком, а сын в спекуляцию ударился, достиг не малого, имел общемосковскую репутацию, в кругах посвященных котировался, мог достать черта в ступе, а мог отдельно черта, отдельно ступу, как пожелает заказчик. Значит, нахватал дел и до машины ее Игоречка руки не доходят.
- Крупняков, - Аркадьева внезапно обернулась, - не морочь голову, мне ждать не в жилу.
- Опять едете? - тоскливо вопросил, побито: сам отсидел в молодости и уж знал, что ни в жизнь не выбраться на лазоревые берега с редчайшей мануфактурой на каждом - это ж надо! - углу.
- Прекрати клоунаду, - оборвала на полуслове, - соображай, ехали бы, зачем машину менять на новую?
Крупняков заломил руки притворно, в душе потеплело: ишь Наталья, сколько тоски прозвучало в твоем "если б ехали". Крупняков навидался такого люда, господи сколько же их прошло через его руки, веди он записи, целый отдел кадров посрамил бы да какой, и каждый проситель с двойным дном: на работе пламенный борец за счастье народов, а в дому Крупнякова клиент, кому что, купи-продай, достань то да это и, конечно, на равных вроде, в друзьях все, но Крупняков понимал, держат дистанцию, он-то не выездной, с чревоточинкой, а вкладчики - кто во что - с паспортами, синими, зелеными, черт их знает с какими еще. Тому мебель и чтоб непременно в сохранности, тому дачу и чтоб не дальше тридцати верст, и чтоб газ, унитаз и гараж, тому для жены украшения... вон в ушах Натальи молитвами Крупнякова серьги; уж лет десять, как спроворил, уговорил одну старушенцию, заплатил божьему одуванчику сущие гроши, а Наталье впарил за десять тысяч, думал обобрал до нитки, а вышло-то по истечении лет, что чуть не в подарок отдал. Эх, время! Мало тебе, что к могиле подталкиваешь, так еще из нажитого воздух выпускаешь, имел гору, а глянь осталось щепотка - гол, как сокол, будто надувной матрас резанули.
Аркадьева перехватила взгляд Крупнякова, дотронулась до серьги, в сапфировом кобошоне тлела синяя искра. Аркадьева припомнила те тягостные торги. Она сидела здесь же у Крупнякова, а Игорь страховал внизу в машине; в ту пору сам Шпындро еще заявлял: "Я в эти дела лезть не желаю", но заявлял все реже и голос его звучал все глуше, менее уверенно. Наталья принесла деньги в сумочке, держала ее, прижав к груди, и в распахнутой спальне Крупнякова ей чудилось чье-то присутствие, и зная, что в этой квартире есть черный ход, она ужасалась: вдруг по голове ба-бах! деньги отберут и деру, уйдут черным ходом, а Игорь так и будет елозить в машине. Тогда все обошлось без волнений, если не считать самих торгов. Крупняков бедняга умер бы, узнай что Наташа привезла пятнадцать тысяч, смирившись с их потерей в уплату за серьги; бились яростно, четыре часа Игорь караулил внизу, два раза Наталья подходила к входной двери, гневно сбрасывая цепочку, три раза Крупняков упрятывал серьги в коробочку и в сердцах с грохотом задвигал ящик комода в бронзовых накладках. Сколько воды утекло...
Аркадьева подцепила конфету - дорогая, коробка из приличного магазина, Моцарт-кугель.
- Вот что, моя прелесть! - Вперилась Крупнякову прямо в глаза, зная что тот не выдерживает прямого взгляда. - Я тебе не дура первого выезда, нахапал дел - прожевать не можешь! Двигай мою тачку или заберу. Аркадьева демонстративно запустила руку в коробку и сыпанула во вместительный накладной карман пригоршню конфет. - Девочкам... на работе, - пояснила любезно и медленно отошла к окну, зная, что Крупняков к ней до сих пор не равнодушен. - И вот еще что... кушетка, которую ты мне втюхал за антиквариат, на поверку вышла самотес, сколотили умелые ребята в дачном сарае или в гаражике в выходные. Эх, Крупняков, обманываешь беззащитную женщину...
- Ну... нет... не думай... я... - Крупняков стеснялся самозабвенно, набрал воздуха, округлил щеки и хоть и не стеснялся лишних хлопот с перепродажей некстати всплывшей кушетки, не хотелось и терять проверенного клиента, - могу забрать, тащи обратно, у меня тут один с юга ходок при виде гнутых ножек да грифонов на подлокотниках аж дрожит.
Аркадьева вышла, оставив Крупнякова без ответа, пусть помучается, Крупняков знал, что они с Игорем давно в Москве, а значит скоро в путь-дорогу, есть над чем подумать: снова заработает помпа инопоставок.