Но к вечеру мне снова потребовалась надежда. Я отправился к ювелиру; купил для Клэр кольцо, настоящее обручальное кольцо в форме розочки, с глазком бриллианта в центре. Потом, с кольцом в кармане, я почувствовал себя смешным. Я представил, как раскрываю на глазах у Клэр коробочку с пружинкой, скромно потупясь, пока она меня благодарит. Решительно я не любил дарить драгоценности. К тому же я и самих драгоценностей не любил. Я любил обнаженные руки, голые пальцы. Кольцо пролежало у меня в кармане целый день, целую неделю.
Еще два, три дня я был болен, я слышал при пробуждении сигнал тревоги. Настал день, когда я не захотел больше его слышать.
Раз болезнь проявляется при пробуждении, раз достаточно одного укола, чтобы ее одолеть, почему бы не заняться профилактикой. Я сдвинул вперед время первого укола. Я взял в привычку делать последний укол в полночь, а первый — в четыре часа. Практически я больше не спал. Я устраивал так, чтобы лечь в постель как можно позже.
Клэр выбивалась из сил, пытаясь угнаться за мной. Время от времени по вечерам я давал ей отдохнуть. Я уходил один. Путь мой лежал недалеко; я поднимался по своей улице до кафе Виолы. С тех пор как умерла бабушка, Виола взяла к себе племянницу, девочку двенадцати лет с длинными тонкими ногами и длинными косами. Я устраивался с ней в уголке кафе, помогал ей делать уроки, затем к нам подсаживалась Виола с бутылкой рома и коробкой домино, и мы играли длинные партии, пока девочка не засыпала на стуле.
Вечера, когда Клэр сопровождала меня, были еще длиннее. После ресторана и кино я хотел идти танцевать и пить в казино. От танцев Клэр быстро уставала.
— Пойдем сядем.
Я провожал ее до стула, тихонько удалялся в туалет, откуда возвращался, полный воодушевления. Вечер снова оживлялся. Я входил, выходил, провожал Клэр до стула. С каждым возвращением я находил свою подругу все более утомленной и поблекшей, втянувшей голову в плечи и сидевшей на стуле, как птица на жердочке. Мне казалось, что она состарилась.
— Может, пойдем домой?
Я умолял: «Еще минутку».
Я оглядывался кругом. В зале всегда находились две-три шумные девицы, которые мне нравились. Почему бы не взять себе одну, которой никогда не хотелось бы спать, которая не одевалась бы скромно в белые блузки и плиссированные юбки, как Клэр? Когда мне в голову приходили подобные мысли, я внутренне улыбался. Я возражал сам себе шуточками, дружескими упреками, которые делают смирившиеся жены своим преждевременно состарившимся мужьям: «Любовница! Скажешь тоже. Тебе нужна компаньонка».
Теперь я больше не испытывал никакого желания. Я даже больше не пытался овладеть Клэр. Сначала я хотел. Я плакал. Потом отказался от этого. Но в виде компенсации и чтобы унизить мою подругу до степени собственного унижения, я делал на ее счет намеки, которые могли бы ее встревожить. Так, я давал понять, что в любви существует наслаждение, сильно отличающееся от того, какое она могла бы мне подарить, и когда меня упрашивали объясниться, изображал то смущение, какое являют инвалидам, когда, не подумав, намекают на их увечье. По молчанию, которое наступало между нами, я чувствовал, что удар попал в цель.
Я больше не говорил о свадьбе. Время от времени, оставшись один, я смотрел на кольцо. Нажимал на пружинку в футлярчике, заставлял переливаться для себя одного это обещание счастья. Оно на мгновение прогоняло мои страхи.
Однако в эти летние ночи, когда я лежал рядом с Клэр, на меня вдруг накатывал ужас. Я брал руку подруги, живую, земную руку с короткими пальцами с короткими ногтями. Чтобы забыть о будущем, я принимался разговаривать вслух в темноте комнаты. Я строил планы отдыха. В августе я попрошусь в отпуск. Мы с Клэр поедем на один пляж под Алжиром, у нас будет комната с видом на море, мы будем купаться.
— Ты сможешь поехать?
Она гладила меня по волосам.
— Да, я поеду, найду какой-нибудь предлог. И потом, даже если не найду, все равно поеду. Обещаю тебе.
В августе я внезапно получил приказ прибыть на юг Алжира. Врач из санчасти в Дайе свалился от приступа аппендицита. Тот же санитарный самолет, который должен был забрать больного, доставит меня к месту назначения. Мне дали час на сборы. Это произошло днем. Я не успел повидаться с Клэр.
Еще одна деревушка. На высокогорных плато они попадались десятками, такие одинокие, между такими голыми дорогами, что казалось, будто те никуда не ведут; а за плато — еще более одинокие деревушки. Там дороги были настолько голыми, что терялись в песке, растворялись во всем остальном, что уже не было дорогой.
Дайя с самолета выглядела россыпью блестящих точек на песке вокруг зеленого пятна — пальмовой рощи. На земле это оказались дома из засохшей грязи вокруг больших, словно ярмарочных, площадей с одной-двумя палатками кочевников и стреноженным ослом посередине.