Выдавать только по рецепту

Конечно, я мог бы потихоньку отовариваться в санчасти или в госпитале. Но тайное быстро становится явным; пределов безопасности достигаешь быстро, слишком быстро; доверие тех, кто может вам услужить, быстро исчерпывается.

День за днем — просто с ума можно сойти, сколько начинаешь потреблять. Чтобы поддерживать такой темп, надо быть не врачом, а ветеринаром. Из одной лошадиной дозы можно сделать несколько человеческих.

Но я не ветеринар, и мне каждый вечер надо совершать обход аптек.

Я прохожу перед витриной в первый раз, не задерживаясь; достаточно одного взгляда уголком глаза. Если впечатление хорошее, я дохожу до ближайшего кафе, где я наберусь мужества, где созреет моя решимость. Прежде чем расплатиться, я окидываю себя взглядом, поправляю галстук; растираю щеки, чтобы иметь румяный вид. (Ничто так не вредит исполнению замысла, как бледное изможденное лицо.)

Я готов. Я выхожу из кафе, иду прямо в аптеку, словно человек, которого поджимает время. Я держусь прямо, но мысленно опускаю голову, как перед прыжком в воду. Я открываю дверь. От запаха эвкалипта и креозота у меня начинает ныть в животе; мне хочется убежать, но уже поздно.

Всегда находится клиент, которого обслуживают передо мной. Мне надо ждать, не подавая никаких признаков нетерпения или напряжения. Напротив, мне надо расслабиться, глубоко дышать, расслабиться в этом густом воздухе. Это самый трудный момент. Клиент платит, касса звенькает. Я жду, пока аптекарь поднимет на меня глаза; тогда наступит моя очередь.

Моя очередь. Твердым голосом я роняю свою просьбу. Твердым взглядом отражаю взгляд продавца; отталкиваю его взгляд своим. Я должен производить впечатление железного человека, идущего прямо к цели. В этом залог успеха.

Победа! Аптекарь опустил голову; он идет к потайным ящичкам, к тайным коробочкам.

Я не спеша отвинчиваю колпачок ручки, устраиваюсь на углу стойки, чтобы выписать рецепт. Рука дрожит от бешеной радости. Ну и что ж такого; всем известно, что у врачей скверный почерк. Мне подают драгоценную коробку; я беру ее осторожно. Плачу. Пытаюсь улыбнуться, получаю улыбку в ответ. Полный успех! Я сюда вернусь.

Выхожу. Где кафе? Оно было направо, а я, выйдя, повернул налево. Это не важно, некуда спешить. Того, что у меня в кармане, хватит, чтобы прожить целый вечер; у меня впереди целый вечер. Лучше выбрать хорошее кафе. «Националь»? Невозможно; свет в туалете не работает. Тогда «Казино»? Это подальше; но зато по высшему разряду: белые стены, как в операционной, и даже столик есть, чтобы положить инструменты.

Я вхожу в казино; спускаюсь по лестнице в подвал, словно за мной гонются; чуть позже поднимаюсь по ней, словно принц, дав служащей в туалете царские чаевые. Вернувшись из подвала, я вхожу в зал казино, как актер на сцену. Меня встречает музыка и сотни лиц, сотни взглядов, которым я подставляюсь без малейшей робости. Я вхожу в переполненный мир; сажусь, ставлю перед собой стакан, и я так счастлив, что мир закрывается, стыдливо отворачивается от моего счастья.

Сюзанна. Я остаюсь один на один с воспоминанием о Сюзанне, как актер остается один на сцене со своим персонажем. У меня только один персонаж; я играю Сюзанну, я живу Сюзанной, и все это часами.

Когда мои грезы рассеиваются, я ненадолго спускаюсь в подвал и возвращаюсь с новыми силами; я снова обретаю Сюзанну.

Потом я замечаю, что уже поздно, что я пропустил ужин. Рене ждал меня в ресторане. Я не голоден. Напротив, у меня морская болезнь. Я слишком много курил, пил, кололся.

Я выхожу на улицу, на воздух. Стоит мирная пора. Аптеки закрыты; со спущенными железными шторами они похожи на все прочие магазины. А я похож на всех прочих прохожих, на всех питухов, наполняющих бистро, куда я захожу ненадолго. В зеркале за стойкой я уже не могу отличить свое лицо от соседских. Впрочем, повсюду приглушают свет. У меня падает давление, перед глазами у меня темно, словно воздух утратил прозрачность.

Последний спуск по винтовой лестнице в туалетную комнату низшего пошиба. Здесь нет ни белых стен, ни полочки в стене. Плохо закрывающаяся дверь и две цементные подошвы, куда вставать ногами. Здесь все идет плохо; в иглу попала табачная крошка, и она закупорилась; я долгое время пытаюсь ее откупорить; я теряю терпение; пинаю ногами стены. Наконец получилось, заработало. Но ампула выскальзывает из рук, исчезает в унитазе. В довершение несчастья в дверь стучат: нетерпеливый посетитель. А! Подождет! Для его-то дел!..

В последний раз я поднимаюсь на поверхность; всхожу по лестнице. Я выныриваю между ножками круглых столиков и стульев. Я поднимаюсь. Вот я уже на уровне лиц. Здесь восхождение заканчивается. Выше мне сегодня вечером не подняться. Я сравниваю свою радость с весельем прохожих. Они выглядят не более и не менее счастливыми, чем я.

Все кончено. Теперь ни один наркотик не сможет помешать мне страдать. Я переборщил, перекололся, до тошноты. Я не смогу быть ни счастливее, ни несчастнее. Делать больше нечего, только если умереть, только если уснуть.