Иванов ужасно заорал. Эрвин невольно поморщился. Он был доволен, что Иванов выбрал в хирурги себя самого, Эрвин был вычислителем, а не хирургом, да и резать себя самому легче – была бы решимость выжить во что бы то ни стало… Но воображение подсказывало, какую муку терпит сейчас Иванов, и самого заставляло страдальчески морщиться.
А кто сказал, что от излишка воображения бывает только польза?
Иванов орал. Когда крики стихли, Эрвин поспешил к нему: уж не довел ли себя напарник до обморока? Но нет – бледный, взъерошенный, покрытый каплями пота Иванов пребывал в сознании, дыша, как после десятикилометрового пробега, а по прелым листьям были разбрызганы кровь и гной.
– Хорошо, – кивнул Эрвин. – Двигаться можешь? Давай я помогу.
– Куда еще?
– Туда же, куда вчера. Обеззаразить. Придется еще потерпеть.
Издав рычание, Иванов поискал глазами, чем бы запустить в Эрвина. Не нашел.
– Надо, – сказал Эрвин. – Понимаешь, надо.
– Сам знаю, что надо… Помоги встать.
Глава 11
Дальше! Дальше!
Как часто любому из нас приходится делать то, что не хочется!
Иногда – то, что причиняет сильную боль или долгие мучения.
Не надо? Но ведь хуже будет. Может, стоит потерпеть?
Безусловно. И каждый прекрасно знает это в теории, а многие даже на практике. Терпи, человече, скрипи зубами! Господь терпел и нам велел. Все правильно. Но как же не хочется обрекать себя на муки, да что там – подчас просто на неудобство, чтобы получить награду, будь то новая должность или новая жизнь! А то и просто жизнь.
Она ведь хороша. Дышать, смотреть на мир, слышать его звуки, чувствовать его обонянием и кожей, пробовать на вкус пищу, какова бы она ни была, – разве плохо? И не чудесно ли надеяться на лучшее? Среди приговоренных к высшей мере на Хляби очень мало самоубийц. Служивым у кордонного невода почти никогда не приходится, ругаясь, прибирать фрагменты тел осужденных, бросившихся на невод. Нет, они покорно идут в болото, питая кое-какие надежды, и никто не видит, как болото глотает их вместе с надеждами.
Потому что одной надежды мало. Те, кто сравнивает жизнь с лотереей, самые отъявленные лентяи и неумейки на свете.
– Тебе только шестнадцать, – сказала Эрвину мама.
– У меня есть рабочая лицензия, – возразил Эрвин.
– На работу в шахтах или на поверхности. Зачем ты пошел на курсы гарпунеров?
– В космосе интереснее. Да и лишние деньги нам не помешают.
– Разве нам не хватает?
– Хватает – на прозябание. Не ты ли говорила, что отец мечтал вытащить нас из этой дыры?
– Даже он не рискнул пойти в гарпунеры! Ты знаешь, сколько они в среднем живут?
– А знаешь, сколько они зарабатывают?
Мама заплакала. Давно остались в прошлом те времена, когда она могла воздействовать на сына словами, но слезы как аргумент пока еще работали. Что слова? Разве балбес, переросший мать, начавший бриться и уже заглянувший любопытства ради почти во все злачные места шахтерского поселка, станет кушать все ту же надоевшую бурду? Он уже достаточно взрослый.
Слезы матери – другое дело.
– Ну что ты, мам, – заговорил Эрвин. – Это же только курсы. До двадцати одного года меня в гарпунеры не возьмут, а до восемнадцати не выпустят в космос даже с инструктором. А знаешь, какие там инструкторы? Все до одного старые пеньки и перестраховщики. Не переживай ты так. Они на окладе и жить хотят.
– А ты не хочешь? У меня только один сын!
– Ну так я же и говорю: мне еще пять лет до настоящего гарпунера. Пока только теория и тренажер. Получу вторую специальность – что, плохо? И потом, обучение бесплатное, зато экзамен жестокий. Капсулу еще не всякому доверят. А не захочу подписывать контракт – ну и не подпишу, они там только утрутся. Гарпунер, который слишком себе на уме или с дрожью в коленках, им самим не нужен…
– Знаю. Им нужен отчаянный и глупый. А обо мне ты подумал?
– Ну какой я отчаянный, ма? И какой глупый? Ну подумай, а?
Конечно, он не успокоил маму, но переспорить сумел. Ведь для мамы лучше, когда ее сын посещает вечерние занятия, вместо того чтобы слоняться по дешевым пивнушкам и грязным борделям. Конечно, маме не следовало знать, что Эрвин уже четырежды выходил в космос в двухместной капсуле с инструктором и готовился к первому самостоятельному поиску в астероидном поясе. Правила – правилами, а не нарушать их скучно и порой вредно. Эрвину пришлось потрудиться головой, чтобы быть допущенным. Учебные капсулы были старьем, аппаратура, случалось, глючила, что порой раздражало. А когда удавалось справиться – восхищало. В бригаде заметили, что Эрвин работает не в полную силу, докопались до правды и стали обзывать самоубийцей. Один только бригадир попал в точку, назвав шустрого паренька карьеристом. Он понял, что к чему.