Вычислитель. Тетралогия

Эрвин не знал, сколько прошло времени. Казалось, вечность. Трясина не спешила, он погрузился только по подмышки. Когда зыбун не выдержит давления шеста, процесс пойдет быстро. Кружилась перед лицом мошкара. Она не кусалась, на Хляби не было кусачих насекомых, но одна мошка залетела в глаз, и это было неприятно. Как будто не было других неприятностей!

А когда сравнительно недалеко – наверное, в полукилометре – из болота поднялось и встало вертикально поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце, Эрвин в первую минуту отнесся к нему как к постороннему и не очень интересному явлению природы. Эка невидаль в Саргассовом болоте – язычник!

Но тотчас рядом поднялось второе щупальце, повыше. Оно извивалось, как будто язычника здорово пнули там, в мертвой глубине, и Эрвин вдруг понял, что, наверное, так оно и было на самом деле.

– Так это ты… – прошептал он, как всякий, кто видит чудо и не может по природной недоверчивости принять его как данность. – Ты нашла меня. Все-таки нашла… Искал я, а нашла ты…

Он понял, что, может быть, будет жить. Как – второй вопрос. Но жить.

Еще никогда в жизни Эрвин так яростно не сдерживал рвущееся наружу желание закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание, отчего, разумеется, сразу утонул бы. Когда оба щупальца втянулись в зыбун, он едва не завыл. Был он замечен или нет?

Он чувствовал, что сильно прогнувшийся болотный ковер вот-вот будет продавлен шестом. Непрочный ковер, не многовековой, а восстановившийся после нарушения, тонкий, притворяющийся надежным, заманивающий простаков… Сколько еще удастся продержаться на поверхности? Немного, счет идет в лучшем случае на минуты…

Взорвав зыбун, оба щупальца поднялись над болотом уже гораздо ближе, покачались и спрятались. Теперь Эрвин всем телом ощущал движение трясины. Сквозь торфяную взвесь, сквозь грязь к нему медленно, но упорно и неостановимо двигалось то, что могло оказаться смертью, жизнью или перерождением.

По логике – не смертью. Но это если верна гипотеза…

Всегда можно придумать другую гипотезу. Отличная забава для мозга, разучившегося считать.

А можно ничего не придумывать и просто надеяться.

Эрвин почувствовал, что шест продавил-таки зыбкую преграду. Оставалось лишь держаться на руках, погрузившись до подмышек. Только не барахтаться, ни в коем случае не барахтаться…

Почудился далекий свист, с каким летит на дозвуке флаер. Игра воображения… Или все-таки нет?

Тонкий зыбун прорвался сразу, не успев вспучиться горбом, и над Эрвином нависло поперечно-полосатое щупальце. Темные глаза, расположенные вдоль него попарно, глянцево блестели, ничего не выражая. Эрвин вдруг понял, что Кристи может не узнать его, одетого в чужое и обритого наголо.

– Это я! – закричал он, попытавшись помахать рукой и сразу провалившись по уши. – Кристи, это я!

Пришлось вдохнуть столько воздуха, сколько поместилось в легких, потому что спустя секунду грязная жижа залила рот, нос и глаза. Трясина потянула вниз, но что-то схватило Эрвина поперек тела, сдавило и еще более решительно потянуло вверх. Далеко внизу мелькнуло болото, ребра сдавило еще раз – и Эрвин понял, что один язычник передает его другому. И вдруг развороченный зыбун стал приближаться с пугающей скоростью – помедленнее свободного падения, побыстрее спуска в скоростном лифте.

Выдохнуть, наскоро вдохнуть еще раз и задержать дыхание – только это и успел сделать Эрвин, прежде чем был утянут донным моллюском вниз, в холодное, черное и неизведанное.

Ощущения были не из приятных. Что-то холодное и донельзя противное плотно заткнуло ему нос и рот, какие-то штуки щекотно ползали по всему телу. Заложило уши от быстрого погружения. Что-то вроде пиявки присосалось к тому месту, где шея переходит в затылок. Какие-то путы примотали руки к телу и оплели ноги, мешая брыкаться, позволяя лишь слабо дергаться, что не возбраняется добыче. Еще одна пиявка. И еще…

Начались муки удушья. Эрвин несомненно захлебнулся бы торфяной жижей, не будь его нос и рот заткнуты чем-то холодным, эластичным и живым. Легкие пылали, как набитые горящими угольями. Краем угасающего сознания Эрвин осознал, что еще жив, что рядом ворочается какое-то другое, чужеродное существо, что между ними идет какой-то выбор, – но вся эта суета уже нисколько не интересовала его.

Потом сознание угасло, и муки кончились.

А над участком перемешанного в кашу болотного ковра, разумно держась на достаточной высоте, нарезал круги флаер типа «апперкот», и красномордый сержант президентской гвардии докладывал в микрофон:

– Нет, это не то. Здесь просто болотное зверье… Продолжаю поиск…

Глава 20 Заново

Странно: он увидел маму, какой она была до Новой Бенгалии. Не ту растолстевшую пожилую женщину, неожиданно получившую больше, чем мечтала, потерявшую цель и оттого капризную, раздражительную и порой раздражающую, а ту маму, что имела в жизни только цель и непослушного сына, то ли оболтуса, то ли гения. «Здравствуй, мама», – попытался выговорить Эрвин и, к своему удивлению, выговорил.

«Здравствуй, сынок».

«Что случилось, мама? Я тоже умер?»