Вычислить и обезвредить

Иногда я задавалась тоскливым вопросом: «А оно мне надо?» Я, конечно, не самый компанейский человек в мире и одиночество меня в принципе не тяготит, но всему же есть разумные пределы! И если человек заслуживает похвалы, его надо хвалить, иначе может развиться стойкий комплекс неполноценности, с которым у меня и до этого все было в порядке. А если человек с работой не справляется — его нужно критиковать по-товарищески. Но вот так игнорировать…

Я попыталась поделиться своими душевными переживаниями с Владимиром Николаевичем, но понимания не встретила. То ли потому, что он, как всегда, был смертельно уставшим и слушал мое «журчание» постольку поскольку, то ли для него это не представляло вообще никакого интереса — мои нездоровые отношения со здоровым коллективом. Типа: перемелется, мука будет, или бессмертное «не бери в голову, мозги помнешь».

— Чепуха, малыш, — сказал он, когда я иссякла и замолчала. — Тебе просто завидуют. Пренебреги.

— Но…

— Тут не может быть никаких «но». Привыкнут, примелькаешься, все образуется. Готовься лучше к настоящей, серьезной работе. Там совместишь приятное с полезным: людей посмотришь, себя покажешь, в иностранных языках попрактикуешься. От меня в ближайшее время толку в смысле развлечений будет немного. Да, кстати…

И он надолго замолчал. Я же, наученная хоть и небольшим, но не слишком сладким опытом, паузу прервать не спешила, хотя она, с моей точки зрения, несколько затянулась: даже во МХАТе таких не делают.

Однако сказать мне было что: в смысле развлечений и без того было не густо. После первого незабываемого похода в ресторан и коротких посиделок в кафе в честь моего устройства на работу мы нигде и никогда вместе с Владимиром Николаевичем не бывали. Поэтому я лично особой разницы между настоящим и будущим не замечала, но, возможно, у моего любимого были собственные взгляды на этот предмет, вовсе не совпадающие с моими.

Молчание, наконец, было нарушено, хотя при чем тут «кстати» я так и не поняла.

— Я хотел сказать, что если мы с тобой столкнемся во время каких-то мероприятий, или ты случайно увидишь меня где-то, с кем-то, да даже одного, не афишируй знакомство со мной…

Было видно, что Владимир Николаевич старается обозначить мое место в расстановке персонажей на предстоящих… мероприятиях со всей доступной ему деликатностью, то есть, как всегда трепетно заботясь о том, чтобы не травмировать мою юную психику. Такие усилия, понятное дело, не должны были пропасть даром.

— Хорошо, не буду, — покладисто согласилась я. — В принципе я и не собиралась прилюдно кидаться тебе на шею, можно ведь просто поздороваться.

— Можно. Но только после того, как это сделаю я и если я это сделаю. Понятно?

Я пожала плечами. Ничего не было понятно, кроме одного — Владимиру Николаевичу будет настолько не до меня, что даже с приветствиями к нему лучше не лезть. Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается. Я попыталась изобразить на своем лице максимальное понимание и даже безмятежность духа, об этом же и подчеркивала моя поза, однако актерские экзерсисы оказались невостребованными, он уже спал. Спал, сидя в кресле, чуть откинув назад голову. Вот уж действительно «наша служба и опасна и трудна»…

Как выяснилось позже, это был предпоследний наш с ним совместный вечер. Точнее — ночь. Но я этого, естественно, не знала и знать не могла. Опять же, к счастью для меня самой. Черт его знает, какие великолепные безумства я могла бы сотворить, обладая избыточной информацией! Я и без того впоследствии начудила вполне достаточно для того, чтобы заслужить куда более суровое возмездие, со стороны судьбы, конечно. Но тогда я проявила абсолютно несвойственную мне мудрость — решила переживать неприятности не заранее, а по мере их поступления, дождалась и пробуждения Владимира Николаевича, и много чего другого. Я решительно пресекла все попытки своего внутреннего голоса вступить со мной в очередную дискуссию. Хватит, набеседовались, пора и честь знать. Время, которое я могла провести с моим любимым — пусть и спящим красавцем! — было мне слишком дорого, чтобы тратить его на пустяки. Тем более — вымышленные.

Но я напрасно готовила себя к леденящей кровь разлуке. У меня не было ни малейшего представления о том, что такое настоящая работа журналиста, да ещё когда этого журналиста, то есть меня, допускают до освещения «визита на высоком уровне». Череда событий, бесконечное мелькание новых лиц и раздававшаяся отовсюду абсолютно иностранная речь просто захлестнули меня и оглушили настолько, что просто некогда было думать о своем, о девичьем. Тем более — тосковать.

Замечу, кстати, что если бы я и захотела непременно повидать своего дорогого друга, то мне пришлось бы его долго разыскивать: в толпе допущенных к телу, вернее, к двум, он ни разу мне не попался.

Зато я была неприятно поражена тем, что буквально на каждом шагу сталкивалась с Белоконем. Вот уж без таких сюрпризов я бы точно обошлась, только их мне в жизни для полного счастья и не хватало.