Именно её Корнелий читал Тэйлору в конце «Планеты обезьян». Сильные слова — и, подобно доктору Заиусу, я всегда пытался им следовать. Но Сюзан была не совсем права. Ещё когда я был студентом университета Торонто — да, так давно это было! — время от времени я посещал занятия Нортропа Фрая, прекрасного преподавателя английского. Кроме того, я появлялся и на лекциях Маршалла МакЛухана и Робертсона Дэвис — ещё двух членов триумвирата гуманитарных наук, признанного во всём мире. Возможность соприкоснуться с такими вершинами интеллекта опьяняла. Фрай отстаивал мнение, что нельзя по достоинству оценить английскую литературу без знания Библии. Быть может, он был прав; однажды я сумел осилить половину Ветхого Завета и бегло просмотрел цветастую версию «истинных слов Иисуса» — библию короля Якова, купленную в книжной лавке студенческого городка.
Впрочем, по сути сказанное Сюзан было правдой. Я не очень-то знал Библию. То же можно сказать и о Коране, и о всех прочих святых книгах.
— А что это за Десять заповедей? — спросил Холлус.
— Э-э-э… Не убий. Не прелюбодействуй. Не возжелай… э-э-э… что-то насчёт осла, по-моему.
— Понимаю, — сказал Холлус. — Но, насколько мы сумели определить, Создатель никогда ни с кем напрямую не общался. Ведь даже вриды — которые, как ты знаешь, проводят половину жизни в активном стремлении наладить такую связь, — даже они не могут похвастать успехами. Не знаю, каким образом такие заповеди могли быть переданы какой-либо форме жизни.
— Ну, если мне не изменяет память, Бог начертал их огненным пальцем на каменных дощечках.
— Это зафиксировано на видео? Оно не может сойти за твой «дымящийся пистолет»?
Я улыбнулся:
— Этот фильм — драма, беллетристика. Десять заповедей якобы были даны тысячи лет назад, а фильм сняли лишь полстолетия назад.
— О-о.
— И всё же многие люди считают, что
— Бред, — заявил Холлус. Стебельковые глаза остановились, и он сказал: — Прости, я знаю — ты умираешь. Это сподвигло тебя помолиться?
— Нет. Но моя жена Сюзан молится.
— И её молитвы остаются без ответа.
— Да, — мягко ответил я. — Ответа нет.
— А каким образом представители твоего вида могут примирить свои молитвы с реальностью — с тем, что почти все молитвы остаются без ответа?
Я легонько пожал плечами.
— Мы говорим что-то вроде «на всё есть своя причина».
— А, философия вридов, — заметил Холлус.
— Мой малыш спросил, может, я сделал что-то не так — не мог ли я заболеть раком из-за этого.
— А ты
— Ну, я никогда не курил… Думаю, я мог бы правильнее питаться.
— Но сделал ли ты что-то неправильное в моральном плане? Эти Десять Заповедей — не нарушил ли ты какую-нибудь из них?
— Если честно, я даже не знаю наизусть все десять. Но не думаю, что я совершил что-то ужасное. Никогда не убивал, никогда не изменял жене. Никогда ничего не крал — по крайней мере, став взрослым. Я никогда… — сказал было я и запнулся. Я подумал о Гордоне Смолле, и на ум пришли события тридцатилетней давности. — К тому же я не могу поверить, что заботливый Боженька стал бы наказывать тем, что я испытываю, кого бы то ни было — за какие угодно проступки.
— «Заботливый Боженька», — повторил Холлус. — Я также слышал словосочетания «любящий Господь» и «сострадающий Господь».
Он уставил на меня оба стебельковых глаза и сказал:
— Думаю, вы, люди, приписываете Создателю слишком много прилагательных.
— Но ведь это вы верите, что у Бога есть для нас предназначение, — заметил я.
— Я верю, у него могла быть конкретная причина для создания вселенной, в которой есть жизнь. И, действительно, как ты говоришь, могла быть причина желать одновременного возникновения множества разумных созданий. Но то, что Создателя не интересуют конкретные индивиды, кажется настолько ясным, что это даже глупо обсуждать.
— И это — общепринятое мнение среди представителей твоей цивилизации? — спросил я.
— Да.
— Тогда в чём источник морали форхильнорцев? Как вы отличаете правое от неправого?
Холлус помолчал — либо подыскивал ответ, либо раздумывал, стоит ли вообще отвечать. И наконец сказал: