В палеонтологической Галерее позвоночных КМО была длинная диорама, в которой стояли скелеты лошадей, начиная от
Конечно, чертовски
Один вид прокладывает путь другому в бесконечной череде мутаций, адаптаций ко всё изменяющимся условиям.
Это я охотно принимал.
Я принимал это, потому что теория Дарвина имеет смысл.
Так почему же я не принимал также и теорию Холлуса?
И что теперь скажешь, Карл? Пришельцы уже здесь — в Торонто, в Лос-Анджелесе, в Бурунди, в Пакистане, в Китае. Доказательство неопровержимо: они здесь.
А что насчёт Бога Холлуса? Как насчёт доказательств существования разумного Творца? Похоже, у форхильнорцев и вридов их больше, чем у меня о существовании эволюции — той теории, на которой я построил всю свою жизнь, свою карьеру.
Но всё же... всё же...
Экстраординарные заявления. Наверняка они
Конечно, должно!
Без сомнения.
10
В октябре Сюзан пошла со мной в госпиталь Св. Михаила, на встречу с Катариной Коль, онкологом.
Это был жуткий опыт для нас обоих.
Для начала доктор Коль провела бронхоскопическое обследование. В надежде найти опухоль и отобрать образец, она просунула мне в рот трубку с камерой на конце, и через дыхательные пути по очереди протолкнула её в каждое из лёгких. Но опухоль оказалась недоступной визуальному наблюдению. Поэтому доктор провела биопсию — контролируя процедуру рентгеном, проткнула мне грудную клетку иглой, вонзив её прямо в опухоль. Хотя сомнений в том, что у меня рак, и не было — раковые клетки из мокроты позволили поставить диагноз со 100%-ной уверенностью, — полученная сейчас проба всё же должна была его подтвердить.
Если бы только опухоль была хорошо локализована, и мы бы знали, где она есть! В этом случае её можно было бы удалить хирургически. Но, прежде чем разрезать мне грудную клетку, требовался ещё один тест: медиастиноскопия. Доктор Коль сделала надрез чуть выше грудины, добравшись до трахеи. Затем она ввела в разрез трубку с камерой и протолкнула её вниз, изучая лимфоузлы у каждого лёгкого. При этом доктор отобрала ещё несколько проб.
И наконец она сказала нам с Сюзан, что обнаружила.
Новости нас ошеломили, у меня даже спёрло дыхание. Хотя, когда Коль выложила передо мной результаты тестов, я находился в сидячем положении, мне показалось, что я сейчас упаду. Рак распространился на лимфоузлы; хирургия бесполезна.
Коль дала нам с Сюзан некоторое время, чтобы успокоиться. Онколог видела это в сотый, в тысячный раз — как живые мертвецы смотрят на неё с ужасом, написанном на лице, со страхом в глазах, смотрят — и умоляют сказать, что она пошутила, что это какая-то ошибка, что подвело оборудование, что надежда ещё есть.
Но из всего этого доктор не произнесла ничего.
Через два часа, сказала она, как раз появилось «окно»; можно провести КАТ безотлагательно, прямо сегодня.
Я не стал спрашивать, почему пациент не смог прийти. Быть может, он (или она) просто скончался. Дворик отдела онкологии заполонили множество человеческих призраков, тощих скелетов. Мы с Сюзан выжидали эти два часа в молчании. Она пыталась погрузиться в чтение каких-то старых журналов, я же просто устремил взгляд в никуда, а мысли безостановочно бегали по кругу.