Что делать? Ситуация была очень серьезная. В стране свирепствовала антиалкогольная компания. Пик ее прошел, но последствия еще давали о себе знать. Доходило до скверных анекдотов. Однажды в пятницу вечером пятеро начальников цехов и главных специалистов норильских заводов собрались в сауне, которые были во всех бытовках, отметить день рождения одного из них. Ему исполнилось пятьдесят четыре года. Дата не круглая, примечательная разве что тем, что имениннику оставался всего год до пенсии, которую северянам платили в пятьдесят пять лет. Народ солидный, уважаемый в городе. Попарились, выпили, душевно поговорили. На выходе их ждал наряд милиции. Утром на экстренно созванном бюро горкома партии всех пятерых исключили из партии и уволили с работы. Руководители комбината понимали, что это дурь несусветная, но сделать ничего не смогли: кампания.
То же ждало и Кошелева.
С трудом дождавшись восьми утра, я позвонил начальнику Норильского УВД, полковнику милиции, который на премьере сидел рядом со мной и очень живо реагировал на все происходящее на сцене:
— Понравился вчерашний спектакль?
— Очень. Сильное произведение. И очень своевременное.
— Тогда выручайте.
Узнав, в чем дело, полковник с чувством выматерился.
— Когда это случилось?
— В четыре, в начале пятого.
— Почему сразу не позвонили?
— Домой? Посреди ночи? Неудобно.
— А если Кошелева выгонят из партии и снимут с работы — будет удобно? Интеллигенция! Ни хера не понимаете в жизни!
Через полчаса перезвонил:
— Поздно. Все документы оформлены. Ничего нельзя сделать.
— Вы не можете ничего сделать? — не поверил я. — Вы?!
— Я не бог. Дежурный уперся. Принципиальный. Сукин сын. Он у меня из старлеев не выберется.
Кто может что-нибудь сделать?
— Кто! А-то сами не знаете. Только первый!..
Первый секретарь горкома партии Игорь Аристов принял меня без записи и сразу мрачно поинтересовался:
— За Кошелева пришел просить? Знаю. Уже весь город знает.
— Игорь Сергеевич, — проникновенно проговорил я. — Что вы сказали после «Особого назначения»?
— Что я сказал?
— Что театр сделал огромную работу и нужно коллектив поощрить. Помните?
— Ну, сказал.
— Но ничего не сделали.
— Забыл. Из головы вылетело. У меня, кроме театра, забот полон рот.
— Вчерашняя премьера — большое дело для города? — продолжал я гнуть свою линию.
— Да, очень нужный спектакль. Мы обязательно подумаем, как поощрить коллектив.
— А здесь и думать не надо. Оставьте Кошелева главным режиссером. Этого хватит.
Аристов долго молчал, хмурился, покачивал головой, точно бы проигрывал в уме какие-то неведомые мне варианты. Наконец сказал:
— Ладно, попробую. Может, мне это и сойдет с рук. Останется Кошелев главным. Но выговорешник ему вкатим. Строгий! С занесением в учетную карточку!
Так и вышло. Кошелев получил строгача, но главным режиссером остался. А я остался без новой машины. Потому что просить у начальства можно только что-то одно. И только один раз.
ЛИРИЧЕСКИЕ БЫЛИЧКИ
Поговорим о странностях любви
Это был красивый дом на берегу моря, на песчаном пляже километрах в десяти от Феодосии: красная черепичная крыша, просторное крыльцо, открытая веранда с ограждением из фигурных балясин, окрашенных белой эмалью. Но стоило подняться на веранду и открыть дверь, как сразу, без перехода, оказывался на заднем крыльце. Ощущение обескураживающее — будто открыл бутылку шампанского, а она пустая. Таким был и этот дом: без внутренностей, один фасад. Его построили московские киношники для съемок фильма по повести О^Генри «Короли и капуста».
Не знаю, вышел ли фильм, но этот дом без содержания запомнился, многие люди казались мне похожими на него: фасад красивый, а внутри нет ничего. И первым человеком, который прочно связался в моем сознании с образом этого дома, был мой многолетний приятель Саня Ш.