— Я сказал, сесть, — я поднял руку, крутанул кистью, как делал много раз при тренировках, проводившихся до того момента, пока движения не становились автоматическими. Когда руку описала положенный полукруг и заняла правильную позицию, я выпустил немного силы, которая, подхватив Уго, швырнула его на стул, и тут же его ноги накрепко прилипли к ножкам, а руки зафиксировались на небольших подлокотниках. В глазах мастера, знать бы еще — мастера чего, впервые радостное торжество сменилось удивлением и в них даже промелькнуло беспокойство. Я же встал напротив него и сложил руки на груди. — Больше всего мне хочется тебя сейчас покалечить: ну там железная дева, тиски для пальцев, дыба, в общем применить к тебе, выбивая то, что мне нужно, все известные методы пыток. Вот только физическая телесная боль как правило дает плохой результат в плане получения правдивой информации. Нет, информацию получить — не проблема, вот только физические страдания частенько заставляют допрашиваемого признавать даже то, чего он никогда не знал и даже не догадывался о подобном положении дел, то есть, для того, чтобы прекратить испытывать боль, допрашиваемые часто лгут и говорят не правду, а то, что следователь хочет услышать. И отделить правду от вымысла может быть очень сложно. Ты со мной согласен? — я говорил ровно, совершенно без каких-либо эмоций, просто обрисовывал нашу проблему.
— И что же ты сделаешь? Я никогда не предам своих господ! Даже, если ты меня на кусочки будешь резать!
— Это всего лишь слова, — я пожал плечами. — На самом деле расколоть можно кого угодно. Но на это нужно время, иногда сутки, иногда дольше. А у меня этого времени нет. Но, поверь, я получу информацию, даже, если при этом потеряю несколько часов, заметь, часов — не дней. Так что, предлагаю один раз по-хорошему, лучше ответь на мои вопросы, и я, так уж и быть, кину тебе тюфяк, чтобы ты смог прилечь.
— Единственное, что я тебе расскажу, это какие муки испытаешь ты, когда мои хозяева все-таки до тебя доберутся.
— М-да, очень запущенный случай, — я опустил руки и вытащил из кармана кусочек кожи. — Придется дать тебе время, чтобы немного подумать, вот только… — Я шагнул ему за спину и впечатал кожу ему в губы, плотно прижав своей ладонью, одновременно шепча заклинание и выпуская свою силу. — Если ты не хочешь говорить, то рот тебе больше не нужен.
То зрелище, которое наблюдал майор было более интересным, но и у меня получилось весьма неплохо — кожа набухла, увеличилась в размере, плотно обхватила рот и под воздействием заклинания начала словно прорастать в кожу вокруг рта забившегося в своих путах Уго. Подозреваю, что это была крайне болезненная процедура, но комфорт этого ублюдка беспокоил меня меньше всего. Когда заплатка встал на место, я обошел Уго и посмотрел на получившийся результат. Теперь в его глазах читался откровенный ужас. Он затряс головой, но, даже если и хотел что-то сказать, мне пока было все равно, нужно было дожать эту гниду, поэтому я достал на этот раз два кусочка кожи и с размаху впечатал ему в глаза.
— А раз ты не хочешь со мной разговаривать, значит и смотреть тебе на меня противно, — на этот раз все прошло гораздо быстрее. Никакого отрицания я не испытывал, хотя прекрасно понимал, что эта пытка будет пострашнее, чем банальная дыба. Под конец я наклонился к его уху и прошептал. — Не говоришь, не видишь, и слышать наши секреты тебе совершенно не к чему. — Последние кусочки кожи накрепко закупорили уши Уго. Он бился на стуле словно через него пропускали молнии. Я отошел на пару шагов и равнодушно смотрел за его метаниями. Внезапно он затих и обмяк, а голова его упала на грудь. Нахмурившись, я быстро подошел и приложил два пальца к тому месту на шее, где, как я знал, частенько бьется жилка. А еще я знал, что это пульсация артерии, и если она нащупывается, то опасаться за жизнь человека не стоит. Артерия Уго билась, только не ровно и ритмично, а очень часто, иногда замирая, а затем начиная колотиться еще быстрее, словно восполняя тот едва уловимы перерыв. Я удовлетворенно кивнул, он жив, и его состояние очень далеко от комфортного. — Посиди наедине со своими мыслями, тварь, может быть, поймешь, что ты натворил. Да даже, если и не поймешь, плевать, главное, чтобы ответил на вопросы.
Развернувшись, я вышел из клетки и закрыл за собой дверь. Возле стола стоял Гастингс, и бледный Вольф. Рыцари пристально наблюдали за каждым моим движением, но, несмотря на некоторое потрясение, испытываемое Каустом, отрицания в их взглядах я не заметил, а Гастингс вообще излучал полное одобрение.
— Я, кажется, приказал тебе уйти, — наклонив голову я, прищурившись, посмотрел на молодого рыцаря.
— Я не мог оставить ваше высочество наедине с пленником, даже вопреки вашему приказу, — прошептал Кауст.
— Зря. Ты слишком рыцарь, чтобы присутствовать при подобном. Но раз ты здесь, то оставайся и следи за ним. Самое главное, следи, чтобы он не освободился и нечего с собой не сделал.