Потом он отступил. Она открыла глаза. Они стояли все в том же парке, наполненном детьми, весной и солнцем. Только в воздухе что-то пронеслось. Может быть, новый запах. Кто знает, как пахнет надежда? Он снова посмотрел на нее, и на его лице промелькнула едва заметная улыбка, светлая и грустная одновременно.
— Знаешь, Дашка, я ведь никого в своей жизни не любил, как тебя…
Он повернулся и пошел из парка. А она стояла и смотрела, как стремительно удаляется его высокая фигура и весенние лучи солнца ярко вспыхивают в его коротких волосах…
Встреча с Колей внесла сумятицу в ее душу. Он был прав, когда говорил, что отвыкать лучше на расстоянии. Стоило Даше встретиться с ним, и ею овладели прежние чувства. Неумолимая память навязчиво воскрешала картины прошлого: их разговоры, совместные планы. Она вспоминала то, что давно следовало забыть, ведь жизнь ее уже изменилась. Изменилась кардинально и навсегда, как сама она полагала. Она проявила силу духа, чтобы сделать ее именно такой, прийти именно к такому положению вещей, но теперь, когда ей все удалось, не ощущала от этого ни радости, ни хотя бы прежнего спокойствия. Днем она гнала эти мысли. Но ночью они настигали ее. Ей снился Коля, снился Дима. Она вела с ними какие-то бесконечные, очень увлекательные разговоры, смысл которых сразу стирался, стоило ей проснуться, она только помнила, что это было очень важным. Они пытались найти ответ на какой-то вопрос, спорили, что-то доказывали друг другу. И каждый раз у нее оставалось ощущение, что они не договорили. В этих снах ее дети были то Димиными, то Колиными, и она любила то одного из них, то другого…
Просыпаясь утром, она подолгу всматривалась в лицо на соседней подушке. И иногда ей требовалось время, чтобы вспомнить, кто это. Она смотрела на этого немолодого мужчину с лысеющей головой и тонкими губами, удивляясь своему выбору. Постепенно она поняла, что имела в виду его первая жена, когда говорила: «С тобой, Воронов, дружить хорошо, а жить сложно». Это казалось странным, но мужчина, наделенный столькими достоинствами, совершенно не волновал ее. Более того, чем лучше она узнавала его, тем меньше он ей нравился. Почему это происходило, она и сама не понимала. Но все было именно так: она не послушала собственного сердца, не пошла на поводу своих, как ей казалось, неприличных желаний и в результате получила то, что теперь имеет.
Свою вину по отношению к мужу она ощущала только первое время. Но потом ею овладели другие чувства. Она не обманывала его, когда выходила замуж. Надеялась, что сможет его полюбить. Он делал шаг навстречу. И она тоже. Ей казалось, что общие заботы сделают их настоящими супругами. Она старалась. Она так старалась быть ему хорошей женой, но, видно, сердцу все же не прикажешь. Даша не могла полюбить Воронова. Более того, временами он становился ей даже противен. Особенно ее отталкивали его занудство и скупость, которую она уже не могла считать признаком бережливости. Ладно если бы он считал только свои деньги. Но он уже стал укорять Дашу за покупки, которые она делала на собственные деньги.
— Зачем Мите еще одна игрушка? У него и так всего полно.
— Ему очень понравилась. Я не смогла ему отказать. Тем более праздник…
— У него куча игрушек: конструкторов, машинок, еще и мои игры. Ты его балуешь. А это пагубно для ребенка.
От таких разговоров у нее сразу портилось настроение. Она хмурилась и замыкалась в себе. А Воронов словно не понимал, чем это вызвано.
— Даша, ты чего такая?
— Голова болит, — говорила она и уходила к себе.
Катюшка росла и радовала ее каждым новым словом. Ходить дочка начала рано, всего в девять месяцев, но была слишком маленькой для своего возраста. Она уже любила всех вокруг: маму, папу, брата. Валера тоже ее любил, но уже начинал воспитывать. Он не мог без этого.
— Катюша, это нельзя. Это нехорошо, понимаешь? — разъяснял он, отбирая у нее журнал, и девочка заходилась криком.
— Это старый журнал, — объясняла Даша. — Я все равно собиралась его выбрасывать. Пусть рвет. Ребенок таким образом тоже познает мир.
— Что ты говоришь! Познает мир, уничтожая? Нельзя позволять рвать литературу! Сегодня она порвет журнал, а завтра книжку. Ребенок — это прежде всего человек. Как ты потом сможешь ей объяснить, почему этот журнал рвать можно было, а книжку нельзя?
— Книжки она не рвет. Книжки с картинками.
— А если без картинок, то что, можно?
С логикой Воронова было сложно спорить. Но Даша не помнила таких проблем с воспитанием Мити. Рвал ли он журналы? Может, и рвал, может, нет. Обои на стенах дергал, было, машинки ломал, иногда «разбирая» их на запчасти. За это она его ругала. Но не так, как Воронов. Грозила пальчиком, укоризненно качала головой, объясняла сыну, что если он сломал игрушку, то будет играть сломанной. А если испортит стены, то в комнате будет некрасиво. Но это она делала тогда, когда он уже начал что-то понимать. А Кате пока не было и года. Зачем мучить ребенка нравоучениями с самого раннего возраста?
В школах закончился учебный год, и Даша стала готовиться к переезду в свою квартиру.