Выбор принцессы

Дарен послушно сел (сопротивляться в подобной ситуации не было никакого смысла) и постарался не демонстрировать собеседницам обуревающие его чувства. Заверения в том, что он находится в безопасности, его не слишком-то успокоили. В конце концов, даже если Императрица проявит чудеса благородства и сдержит данное слово, она ведь не обещала, что ему не будет ничего угрожать за пределами этого помещения… Да и передачу царевича в руки охраны его собственного посольства в комплекте с соответствующими документами тоже сложно рассматривать как причинение вреда Ее Величеством. Это за нее потом сделают его соотечественники… Дарен беззвучно выдохнул, пытаясь справиться с приступом слабости; обстановка комнаты давила на психику, мешая сосредоточиться. Царевич с беспокойством отметил, что у него притупилось внимание (папки на столе он заметил, лишь когда к ним притронулась Императрица), а значит, и среагировать в случае чего он может просто не успеть.

– Прежде вс-с-сего, позвольте вас-с-с заверить в том, что я не с-с-собираюс-с-сь вас-с-с выдавать или каким-либо другим с-с-спос-с-собом мешать вашим планам.

Дарен ошеломленно моргнул, не в силах поверить в то, что только что услышанное им не слуховая галлюцинация и не затянувшийся до неприличия кошмар. Однако его собственные ощущения недвусмысленно намекали на то, что он, во-первых, не спит, а во-вторых, вполне вменяем. Поэтому царевичу пришлось вспомнить все, чему пришлось научиться за последние три года, и вежливо поинтересоваться, ничем не выдавая чувств, вызванных словами Императрицы, а также своих более чем диких предположений насчет причины, по которой Ее Величество так точно угадала, о чем он думает:

– Тогда зачем понадобилась эта встреча? Если вы желаете заключить с заговорщиками какое-либо соглашение, то вам следует разговаривать не со мной. Как вы сами только что заметили, после осуществления своего замысла я со стопроцентной вероятностью буду мертв и соответственно не смогу выполнить взятые на себя обязательства.

Юноша ожидал какой угодно реакции на свои слова, но только не ту, которую не замедлили продемонстрировать его собеседницы. И Императрица, и Хиза просто рассмеялись! Дарен почувствовал, что его охватывает глупая нерациональная злость, злость маленького мальчика, внезапно оказавшегося объектом насмешек подруг старшей сестры. Царевич поскорее загнал это ненужное, да и просто опасное чувство глубоко внутрь и, стараясь ничем не показать, как задело его веселье собеседниц, вопросительно приподнял бровь, давая понять, что ждет объяснений. Ее Величество как-то неопределенно фыркнула, то ли одобряя его выдержку, то ли иронизируя по поводу его попыток сохранить лицо в сложившейся ситуации, и произнесла:

– Прошу прощения.

Юноша отметил, что в тоне, каким были принесены извинения, при всем старании невозможно обнаружить и следа раскаяния, но решил не заострять на этом внимание, – в конце концов, формальности соблюдены, а он не в том положении, чтобы капризничать. Однако следующие слова Императрицы поразили его до глубины души.

– Не принимайте близко к с-с-сердцу наш с-с-смех, прос-с-сто в кои-то веки мы наткнулис-с-сь на человека, который не только не с-с-стремитс-с-ся избежать выполнения взятых на с-с-себя обязательс-с-ств, но еще и заботитс-с-ся о том, чтобы мы по недомыс-с-слию не возлагали на него надежды, которых он не с-с-сможет оправдать.

Царевич недоуменно нахмурился, не совсем понимая, почему вполне логичное и обоснованное поведение кажется его собеседницам странным. До того как они обратили на это свое внимание, юноша не сомневался, что таким образом должен поступать любой человек, считающий себя благородным. Ее Величество задумчиво покачала головой, словно в ответ на что-то, слышное только ей, и невозмутимо продолжила: