Выбор натуры

Ровно через неделю после приезда Сараев получил письмо от Тамары Матвеевны Убийволк, которая не знала и не могла знать его адреса, но, видимо, запомнила название станицы и ее местоположение по их разговору на Новом базаре. Она не нашла ничего лучшего, как написать на конверте «Кинорежиссеру Андрею Сараеву». Так все в станице узнали, кто он такой. Сараев мог бы не отвечать, и тогда всё бы на этом кончилось, но он ответил, и письма от Тамары Матвеевны посыпались одно за другим. На одно его письмо она отвечала двумя, а то и тремя. Все они – длинные сумбурные, пересыпанные множеством бытовых подробностей, – неизменно заканчивались приветами от Насти. Дела там у них шли так себе. Не было почти никаких вестей от беглецов. Павел был в Москве, а Вячеслав Иванович вроде бы ездил по бывшим сослуживцам из одного города в другой. Еще в одном из первых своих писем Сараев предложил Тамаре Матвеевне сдавать его квартиру и направил её за вторыми ключами к Мише Сименсу, для которого сделал приписку. Тамара Матвеевна согласилась, поставив одно условие – половину оплаты она будет отсылать Сараеву, и уже в следующем письме написала, что нашла приличную пару и сдала им квартиру сразу на полгода. Тут Сараев совсем успокоился: возвращаться в ближайшие шесть месяцев ему было теперь просто некуда. В одном из её последних писем сообщалось, что Настя на четвертом месяце, с Максимом они ругаются всё чаще, и тогда Максим ночует не дома (Тамара Матвеевна подозревала, что у Паолы). И сразу вслед за этим шли вопросы: каковы цены на жилье и продукты в станице и как там с бытовыми условиями. Сараев отписался довольно сухо.

Последнее письмо пришло в середине июля. В тот день Сараева был приглашен на свадьбу. Выходила замуж дочь заведующего домом культуры. Говорили, что молодая была в положении, потому не стали откладывать до осени. Впервые со времени приезда Сараев собирался принарядиться и достал из чемодана костюм, рубашку и легкие летние туфли – вещи покойного Алексея, которые он предусмотрительно взял для таких непредвиденных случаев. А другой приличной одежды у него и не было.

В душной от горячего утюга комнате то темнело, то светлело, и под самым окном время от времени оглушительно орал хозяйский петух; работала радиоточка; по полу котенок шумно гонял пару газетных комков, вытянутых Сараевым из распакованных туфель. Он вешал на деревянные плечики только что выглаженную рубашку, когда вошла хозяйка – женщина, как оказалось, возраста Тамары Матвеевны, но выглядевшая глубокой старухой.

– Так и не придумал, что купить в подарок, – пожаловался Сараев, принимая у нее письмо.

– Какой им еще подарок? Они тебя зачем пригласили? Ты им кто? Вот придешь – и будет подарок.

 Она раздавила пальцем какого-то жучка, бежавшего по дверному косяку, и пошла из комнаты.

– А ничего, если я им деньгами?

– Ну, может, побьют немножко, а так ничего… – уже со двора ответила хозяйка.