Выбор. Долгие каникулы в Одессе (СИ)

Следующие три дня я прожил так, как мечтал жить Вовка из тридевятого царства – только и делал, что ничего не делал. Конечно, никаких тебе «хочешь мороженое – хочешь пирожное» в моём меню небыло. Но моя «мама Фира», как я стал звать свою спасительницу, к питанию неожиданно обретённого «сыночки» отнеслась со всей неуёмной энергией вдруг вспыхнувшей материнской любви.

– Мишенька, скушай ещё кусочек этой отварной курочки и выпей этот бульон, тибе будет полезно для здоровья. Но разве ж это тот питательный и жирный бульон с нормальной куры, которым надо кормить больного ребёнка? Это жидкий гойский суп в скоромный день за ихний великий пост! Мне интересно знать, чем они кормят своих цыпочек, шоб я тоже хотела так похудеть!

– Мишенька, попробуй этих жареных бычков. Хотя сейчас разве это бычки? Это – воши! Вот раньше были бычки так бычки, чистое золото! А сейчас совсем нет что пожарить, и покласть в тарелку!

– Миша, ты покушал и хочешь спать. И не спорь с мамой, она лучше знает! Семён Маркович тоже сказал, что надо хорошо кушать и много спать. Это полезно. И убери своё неправильное мнение с лица, закрой глаза уже совсем, и тихо сопи в две дырочки!

Вот так и прошли три дня; кушал, полоскал горло микстурами, что оставил доктор, пил порошки, спал, да на горшок ходил. А ещё мама Фира сняла с меня мерки и пошила мне нижнее бельё и две рубашки со штанами и курточкой. – Шоб никто не сказал, шо у Фирочки сыночка – босота! – Единственное ограничение это то, что днём мне пока нельзя выходить из спальной комнаты.

– Мишенька, не вздыхай на меня так грустно, но тебе лучше побыть в этой комнате, а лучше полежать в своей постели. Ты же не хочешь, чтоб мадам пришли ко мне на примерку, увидели твой красивый портрет и упали в обморок, навсегда забыв за меня? Вот немножко поправишься и гуляй, где хочешь. Но сейчас даже нашего дворового Пирата своим фейсом ты удивишь до смертельной икоты. А он, на минуточку, не боится никого и лает даже на ГПУ!

Но всё когда-то заканчивается, вот и время моего «заточения» наконец-то также подошло к концу. Сегодня нас должен навестить доктор, мама никаких клиенток не ожидает, а мне дозволено выйти за пределы моего «узилища». За двустворчатыми дверями «пенала» оказалась большая комната, как сказали бы в моё время – студия. Раньше она использовалась как столовая и у широкого окна, как напоминание о прошедших временах, стоял небольшой обеденный стол со стульями на шесть персон, а у стены напротив находился массивный посудный шкаф-буфет с горкой посуды. Но у соседнего окна была уже оборудована «рабочая зона», в которой находились ножная швейная машинка «Зингер», стол для раскройки тканей и даже уголок с трюмо и мягким креслом, отгороженный ширмой, где заказчицы могли примерить пошитые обновки или скоротать время в ожидании исполнения срочного заказа. И вообще квартира оказалась довольно просторной, со своей кухней и небольшой ванной комнаткой с «сидячей» ванной, где имелся даже титан для горячей воды, правда нагреваемый с помощью дров. На мои недоумённые расспросы по поводу такой «роскоши», мама Фира только грустно вздохнула.

– Миша, да разве ж это роскошь? То горькие слёзы, а совсем не счастье бедной еврейской женщины. Когда-то мне осталось немножко наследства от папы и, таки-да, я имела шикарную квартиру в центре Одессы на Еврейской улице, и не только там. Но пришли комиссары и реквизировали мои квартиры на свои нужды. Теперь я живу на Болгарке и это не совсем те апартаменты, шо у меня были. У меня остался только маленький кусочек за то богатство, шо мы с папой имели до рэволюции. Когда я въехала в эту квартиру, здесь даже не нашлось приличной спальной комнаты, и мне пришлось потратиться на последние гроши и разгородить эту залу шоб принимать мадам, и было где им присесть, и где покласть голову на подушку мине. Комиссары хотели и моего Зингера реквизировать на нужды рэволюции, но я встала за Зингера грудью и сказала, шо на нужды они могут реквизировать только мой труп!

Я взглянул на грудь мамы Фиры и мысленно усмехнулся. Да уж, видимо «комиссары» поняли, что такую грудь им так просто не пройти, а трупы если и будут, то только с их стороны. Мама Фира задумалась на минутку, а затем присев на стул и сложив руки на коленях, продолжила свой печальный рассказ.

– Мой покойный муж Юзек, оказался совсем ещё тот шлёма, а не благородный дворянин из приличной семьи. Вскружил голову бедной еврейской девушке, и она поимела не то счастье, за которое мечтала, а то горе, за шо никогда не хотела бы знать. Прав был мой покойный папа. Юзек – это большой гембель! Но он был так красив и так обходителен, говорил такие комплименты, шо я устоять не могла. А всего через неделю после нашей свадьбы его уже заарестовали, и потом я видела его только вдалеке и временами. – Мама всхлипнула, и промокнула скатившуюся слезинку.