Наконец горечь от несправедливости судьбы начала ослабевать или, может, я просто устал бороться, приняв слова великого римского мудреца Сенеки, который когда-то написал: «Чему быть, того не миновать; и если ему необходима борьба, то это лишь выбор его воли». Снова выбор. Но никогда ни при каких обстоятельствах я не позволял страхам очернить убеждения и принципы, которые отстаивал в своей книге, веру в способность человека сделать свою жизнь лучше, используя правильные инструменты и полученные от создателя дары. Моя вера в Бога оставалась непоколебимой. Я молил о помощи, о силах вынести то, что ожидало меня впереди. Мистер Успех, пытающийся отыскать дорогу без своего надежного компаса.
Настал День благодарения. Мы с мальчиками смотрели по телевизору футбол, как это делали в течение многих лет, пока Луиза колдовала на кухне. На следующей неделе моя жена и ее помощники начали буквально задыхаться под лавиной рождественской почты. Поэтому ей пришлось отложить ежегодную праздничную беготню по магазинам, которую она предвкушала неделями. Я втайне радовался этой задержке, поскольку не был уверен, что при своем душевном состоянии смог бы перенести вид множества счастливых лиц и звуки рождественских песнопений. Пока Луиза и остальные деловито сортировали поздравительные открытки в поисках достойных внимания писем, я все больше и больше времени проводил в башне, в одиночестве, в ожидании…
Однажды, сидя за столом и уставившись на календарь, я решил сжечь эти страницы, внезапно осознав: мои своекорыстные воспоминания прошлого стали бы ужасным наследием Тодда, раной, которая всегда будет кровоточить от осознания того, что он жив лишь благодаря отцу, согласившемуся поменяться с ним местами. Как глупо с моей стороны! Как недальновидно! Я только открыл ящик, где хранилась рукопись, как в башню ворвалась Луиза.
– В чем дело, милая?
Задыхаясь от бега, она выпалила:
– Вот, – и швырнула знакомый коричнево-желтый конверт, на котором синими чернилами каллиграфическим почерком была выведена моя фамилия. Я вскрыл письмо и прочитал послание на открытке с золотой каймой. Затем прочитал еще раз. И еще.
Я так долго стоял, уставившись на открытку, что Луиза, не выдержав, выхватила ее у меня из рук и прочитала, затем вернула обратно.
– Марк, не понимаю. Что все это значит? И эта карточка не подписана. Ни А. В. Саломом, ни Авессаломом.
Я обнял ее за талию и поднял высоко над каменным полом. Потом усадил на диван и все рассказал. Все!
– Боже мой, – повторяла она снова и снова. – И ты скрывал этот ужасный секрет с… того самого полета из Мемфиса. И закончил тур и произнес речь, будто у тебя все отлично!
– Старался, милая, очень сильно старался.
– Удивительно, как ты выдержал. Почему не рассказал мне? Нет, не отвечай. Ты не хотел перекладывать это на мои плечи, верно?
Впервые с тех пор, как я вернулся из рекламного тура, в башне раздался счастливый смех.
В Рождество, самое лучшее в моей жизни, когда все подарки были уже открыты, я обратился к Луизе.
– Сколько времени у нас в наличии до того, как ты представишь нас той вкусно пахнущей индейке из духовки?
– Часа два, – ответила она, – плюс-минус пятнадцать минут. А что?
– Собираюсь прокатиться. Вернусь примерно через час, ладно?
– Конечно. – Луиза вскинула голову. – В Стоддард?
– Да, хочу поблагодарить его. Не могу придумать более подходящего дня, чем сегодня.
– Почему ты думаешь, что мистер Энтони будет там? Полагаю, из-за своих «разовых поручений» ему приходится часто путешествовать.
– Стоит попробовать.
Когда я надевал пальто, в коридоре появилась Луиза.
– Марк, у тебя нет для него подарка. Как ты приедешь на Рождество без подарка?
– Боже, ты права. Есть идеи?