Солдат, у которого был люминатор, мгновенно отключил его, погрузив нас в ещё большую тьму, хотя, думаю, что я пострадал от этого меньше остальных — все–таки я стоял к нему спиной и закрыл глаза, перед тем как гвардеец погасил люминатор. И действительно, стоило мне привыкнуть, как я стал различать в окружающем мраке пятна клубящейся черноты и неверное свечение где–то впереди. Почти бездумно я вытащил лазпистолет из кобуры и ощутил в руке его привычный, успокаивающий вес. Но за меч браться я не спешил — здесь пока некого было рубить, никого, чьи удары нужно отбивать, а если придётся в спешке стрелять, меч мне только помешает.
— Несколько. — Сказал я, наконец, бросив попытки посчитать и крайне осторожно двигаясь вперёд, пытаясь разглядеть врага получше. Но кто или что бы это ни было, оно удалялось от нас, за что я всем сердцем, но шёпотом поблагодарил Императора.
— Что–что? — Переспросила Грифин, и я запоздало понял, что оставил канал связи включенным.
— Будьте начеку. — Должно быть, это был самый наибесполезнейший из всех советов, что я когда–либо давал. — И смотрите под ноги. — Я не стал уточнять, как это делать в кромешной тьме. Убедившись, что гвардейцы не собираются, ни включать люминаторы, ни бродить вокруг, шумя так, что разбудили бы даже похмельного орка[49], я сделал ещё несколько шагов вперёд, благословляя тёмные цвета комиссарской униформы, что в темноте делала меня почти невидимым. Что бы там ни было — оно пропало, но наверняка оставалось где–то рядом, а мне было нужно любое преимущество.
Мои ноздри пронзил запах, который ни с чем невозможно спутать, а из темноты где–то за левым плечом раздался голос моего помощника.
— Нам стоит поглядеть получше, как думаете, сэр?
— Стоит. — С сомнением проговорил я — в таких обстоятельствах мы почти ничего другого и не могли бы сделать, хотя я предпочёл бы бежать в противоположном направлении так быстро, как смогу. Опыт подсказывал, что если что–то хочет тебя убить (или хотя бы сильно попортить день), а ты не знаешь, что это, то в долгосрочной перспективе куда безопаснее будет рискнуть и узнать, с кем столкнулся.
Я вновь постучал по вокс-бусине.
— Мы с Юргеном пойдем вперед и проверим. — Сообщил я Грифен. — Дайте нам пару минут и, если ничего не услышите, идите нам вслед. — Я взял паузу, достаточную для того, чтобы мои следующие слова прозвучали как шутка. — Но если услышите крики или стрельбу, не стесняйтесь и идите сразу.
— Так точно, комиссар. Удачи. — Это прозвучало совершенно искреннее. По правде говоря, когда мы выступили вперёд, я прижал большой палец к ладони[50], хотя был уверен, что у Него-на-Земле, наверняка, найдутся более важные дела, чем следить за тем, чтобы в моей несчастной шкуре не понаделали лишних дыр.
Хотя Юрген не умел двигаться так бесшумно как я, а его присутствие позволяло легко обнаружить нас даже в темноте, за годы службы мой ординарец научился не хуже меня избегать внимания существ, что хотят нас убить, и вскоре мы оба немало отдалились от Грифен и её отряда. По юргенову дыханию — а он всегда начинал дышать глубоко, когда тащил что–то громоздкое — я понял, что он явно взял мельту и готов немедленно её применить — это одновременно обнадёживало и тревожило. Я тут же изменил положение, став идти чуть позади Юргена, чтобы не попасть под огонь.
Слабое свечение, что виднелось дальше по туннелю, стало отчётливее, будто мы приблизились к его источнику, но оставалось рассеянным и отбрасывало мягкие тени на щербатые, изломанные стены, окрашивая их в нежные пастельные тона, которые, казалось, меняются всякий раз, когда мне почти удавалось определить, какой же это цвет. Картина была на диво успокаивающей — я оставался начеку лишь благодаря покалыванию в ладонях и хорошо развитой паранойе. Внезапно, на меня нахлынул приступ дежавю: запах явно был знаком, но воспоминание ускользало и пряталось, как я не пытался его настигнуть.
Юрген принюхался
— Смешной запах. — Сказал он, как всегда глухой к понятию «ирония». Я осторожно вдохнул и понял, что привычный мне способ в темноте определять, где находятся Юрген, дал сбой. Мой ординарец был прав — в воздухе витал слабый, тонкий аромат, что казался раздражающе знакомым, но моя память никак не могла понять, откуда. — Никак не пойму, откуда он.
— Тебе он знаком? — Спросил я, пытаясь унять волнение в голосе.
Мой помощник кивнул — сейчас он был похож на плотную тень на фоне окружающих нас сумерек.
— Только не помню, откуда. Думаю, ничего хорошего это не значит.
— Я тоже так думаю. — Признался я, борясь с совершенно неуместным чувством спокойствия. Этот лёгкий дурман был бы приятен в любых других обстоятельствах, но в подземном лабиринте, полном врагов, мог привести к смерти; всё, что притупляло чувства и замедляло движения, было явной опасностью. Увы, я ничего не мог поделать — мне не пришло в голову захватить респиратор, так что я просто старался дышать неглубоко и через рот.