— Здесь, здесь. Проходите, — ответил тот же голос, и Колчин вошел во двор.
Две большие собаки проводили его равнодушным взглядом — повинуясь жесту хозяйки, они даже не встали. Колчин поднялся по лесенке и вошел в дом. Навстречу ему спешил высокий широкоплечий мужчина лет шестидесяти. У него были красивые седые волосы, мужественное лицо, которое портил шрам, изуродовавший подбородок.
— Добрый день, — громко произнес хозяин дома. — Кто вам нужен?
— Вы Валентин Савельевич Лукахин? — уточнил Колчин, уже зная, что разговаривает с хозяином дома: бывшего офицера выдавали бравая выправка и широкие плечи спортсмена.
— Верно, — кивнул Лукахин, протягивая руку. — С кем имею честь?..
— Подполковник Колчин из ФСК. Следователь следственного управления.
— В общем, мой коллега. Не люблю я это название — ФСК, как будто свистит кто, — пожаловался Лукахин. — Все норовили у американцев перенять. Как будто у них все в порядке. Ну, проходите в дом.
Хозяйка подала на стол ватрушки, калачи, сдобу. Чувствовалась неторопливая обстоятельность, размеренный быт жизни этого большого дома.
Сначала пили чай, сидя втроем у самовара; позднее, когда хозяйка ушла, Лукахин положил обе ладони на стол.
— Теперь рассказывайте, зачем пожаловали.
— Валентин Савельевич, вы подали рапорт об увольнении тридцать первого августа девяносто первого года, — задал свой главный вопрос Колчин. — Позднее за вами последовала вся ваша группа. Почему вы так поступили?
— Вы приехали из-за этого? — усмехнулся хозяин. — Я был коммунистом и всегда им буду. А когда увидел, как эти ребята рушат памятник Дзержинскому, когда услышал о запрете партии, получил известие об увольнении Шебаршина, я понял: мне не по пути с этими «демократами».
— Значит, вы ушли из-за политических разногласий?
— Нет, никаких разногласий не было. Просто собрал группу и предложил: пусть каждый поступает так, как велит ему совесть. Первыми вышли мы втроем: я и двое наших сотрудников. Потом остальные. У нас ведь группа особая была, вы, наверное, знаете. Так вот, в те августовские дни мы целыми днями документы уничтожали. Понимаете: в центре Москвы мы уничтожали документы, боялись, что демонстранты ворвутся к нам в комнаты. А у нас даже оружие отобрали, запретив его применять. Любая разведка мира за каждый наш документ золотом бы заплатила. Вот тогда я понял: все, баста. Не могу больше глядеть на весь этот бардак. В начале того года у меня тесть умер, царство ему небесное, ну вот этот домик и остался. Я и решил: переберусь сюда вместе с детьми и внуками. С тех пор здесь и живем. Поначалу трудно было, но постепенно привыкли, свой огород завели. Теперь даже нравится.
— Вы возглавляли спецподразделение «Рай»?
— Про это говорить не буду. Простите, товарищ подполковник, не имею права, даже вам. Существует срок давности.
— Вы не поняли, я не спрашиваю вас о деятельности вашей группы, мне о ней известно. Я даже знаю, что в составе вашего подразделения было семь человек. Хотите, назову их фамилии, чтобы вы мне поверили?
— Сейчас что хочешь может быть. Может, и фамилии скажешь. Только это ничего не изменит. Про группу я говорить не буду.
— Я очень надеялся на вашу помощь, товарищ полковник. Убиты два члена вашей группы. Мы беспокоимся за остальных.
— Так… — Лукахин встал, сделал несколько шагов. — Купили вы меня своим обращением. Я думал, вы теперь друг друга «господами» называете. А ты — «товарищ полковник». Сколько лет тебе?
— Сорок.
— В аккурат в сыновья годишься. Не обижайся на «ты», хорошо?
— Договорились.
— Давно работаешь в органах?
— Всю жизнь. Сначала — в прокуратуре, последние четырнадцать лет — в КГБ. Был следователем, старшим следователем. Когда закрыли следственное управление, несколько месяцев был без работы, потом взяли в милицию. Теперь снова вернулся в ФСК.
— Интересно. Значит, и ты вроде пострадавший от этих «демократов»?
— Да нет, кажется, нет. Все нормально.
— Кого убили?
Только теперь Колчин вспомнил, что полковник Лукахин — профессионал. Узнав о гибели своих бывших товарищей, он не стал сразу горячиться, нервничать, перевел беседу на другую тему и, лишь успокоившись, спросил наконец.
— Полковников Бахтамова и Иванченко.
— Так… — Лукахин сел напротив, глядя Колчину в глаза. — Как это произошло?
— Бахтамова застрелили в Москве у его дома, Иванченко убили в Минске. В обоих случаях действовали профессионалы, по одному и тому же почерку. Выстрел в сердце, несколько выстрелов в стену и в тело, чтобы мы поверили в неопытность нападавших.
— Старый трюк, — кивнул Лукахин, — мы его практиковали еще двадцать лет назад. Кроме меня, с кем-нибудь говорили?
— С полковником Фогельсоном.
— Да? — очень удивился Лукахин и хитро прищурился. — Ну и что вам сказал Марк Абрамович?
— Угрожал, предлагал прекратить расследование.
— Прямо-таки угрожал? — не поверил Лукахин.
— Предупреждал, что искать не в моих интересах.
— Ах, даже так? — Лукахин тяжело задумался. — Знаешь, подполковник, у нас ведь работа была нелегкая, грязная, тяжелая. Знаешь, почему группу «Рай» назвали?
— Слышал.