— Месяцев шесть-семь назад. Завтра приедет ее бывший начальник.
— А где она работала потом?
— В соседнем банке. Видимо, наш Кольчужкин к ней приставал, старый черт. Вот она и перешла туда. Я узнавал: там она тоже работала секретаршей.
— Какой банк?
— Какое это имеет значение?
— Какой банк? — снова спросил Дронго.
Арчил назвал.
— Это, по-моему, самый крупный банк Москвы? — спросил Дронго. — И я даже слышал, что любимый банк городских властей. Все время пишут, что его контролирует мафия.
— Наше какое дело, — уклончиво ответил Арчил, — банк как банк. Работают люди. Лариса работала там не президентом, а секретаршей. Что она могла решать? Это к нашему делу не относится.
— А если она что-то узнала, после чего нужно было срочно вмешаться Ревазу? Такое возможно?
— Не знаю, — почему-то начал злиться Арчил, — я не люблю говорить про этот банк. Не вмешиваюсь в чужие дела.
— Понятно. Но теперь придется вмешаться. Нам важно установить, куда исчезла Коновалова, а с ней и твой племянник, Арчил. Другого выхода нет.
Арчил побагровел, отвернулся, но ничего не сказал.
— Это действительно нужно? — наконец произнес он.
— Необходимо, — жестко отрезал Дронго.
— Понимаешь, дорогой, у каждого своя сфера, своя специфика. Мое дело — автомобили, наркотики, экспорт-импорт. Их дело — строительство, продажа оружия, финансирование газет, журналов, партий. Нельзя вмешиваться в дела друг друга. Иначе будет общий беспредел. А это очень нехорошо.
— У нас нет другого выхода. Исчезновение Коноваловой может быть напрямую связано с ее работой в этом банке. Я не говорю, что их руководителей нужно привозить сюда, как этих девушек, но проверить все обязательно нужно.
— Привозить… — покачал головой Арчил. — Попробуй привези. Если я полезу в их дела, это война, понимаешь, настоящая война. Нужно как-то по-другому. Здесь я не могу тебе помочь.
— Договорились. Тогда я буду действовать один. В случае моего прокола все шишки на меня. В конце концов, ты не обязан отвечать за мои действия.
— Но они могут узнать, что ты ищешь моего племянника.
— Они действительно так сильны?
Арчил молчал.
— Да, — наконец выдавил он, — очень сильны.
— Тогда все ясно. С этой минуты я буду действовать один, стараясь не привлекать лишнего внимания. Обещаю не подводить вашу славную компанию. В конце концов, именно за это мне и платят деньги.
— Я могу помочь в любом деле, но здесь — нельзя, — пожал плечами Арчил, — это чужая территория. А войну в Москве сейчас начинать тоже нельзя. Все другие группы узнают, что я зачинщик. И тогда нам конец. Мы не можем на такое пойти.
— Это тоже кое-что. Спасибо. Я буду звонить в случае необходимости. Пока не сообщили, переходила границу Коновалова или нет?
— Пока ничего нет. Если что-нибудь узнаем, тебе позвонят.
Арчилу было немного не по себе: так реально очертились границы его могущества. На фоне дрожавших проституток это могущество обретало какие-то комические формы. Видимо, это почувствовал и сам Арчил.
— Ты не очень зарывайся, — произнес он. — Если это они виноваты в исчезновении Реваза, я город переверну, но им устрою такой праздник — долго помнить будут.
— Договорились. — Дронго вышел из кабинета, мягко закрыв дверь.
В гостиницу он возвращался пешком. Нужно было обдумать новую ситуацию. Ревазу зачем-то нужно было иметь алиби, в том числе и для своих родных. Может, он заранее предвидел ситуацию, о которой говорил Арчил. И может, этот молодой человек осознал, к каким роковым последствиям приведет конфликт между двумя преступными группами в городе.
Стояла удивительная весенняя погода. Все словно замерло в ожидании пробуждения солнца, которое постепенно, исподволь набирало сил для летнего наступления. Хотя лето в этом все-таки северном городе отличалось от привычного ему лета. Дронго любил солнце, когда жаркие лучи обжигают асфальт, делая его мягким и податливым. Выросший в южном городе, он не переносил даже малейшего холода, когда стрелка термометра опускалась ниже нуля. В эти дни в Москве стояла ясная сухая погода, в пределах того минимума, который бывает у него на родине весной. Именно поэтому он так любил ходить в весенние дни по Москве.
Город неузнаваемо изменился за последние годы. В центре возникли новые валютные супермаркеты, престижные магазины, автосалоны. В начале перестройки, правда, по всему центру города стояли старушки и старики, предлагавшие свой незамысловатый товар. Он еще помнил те дни, когда от Большого театра до Тверской люди стояли плотными рядами, предлагая товары — от колбасы до колготок, от хлеба до новых рукавичек. Среди стоявших были уже не только старики: в основном стояли молодые люди. Затем и они исчезли, когда новая власть, стесняясь столь откровенного бедственного положения своих сограждан, убрала эти очереди на стадионы.