Вы хотите стать звездой?

Заниматься кабаре безумно интересно, так как это маленький и к тому же мобильный театр. А театр интересен сам по себе, ведь он живой и, несмотря на то что пьеса одна и та же, каждый день там все происходит иначе. Сегодня актер так расставил акценты, завтра по-другому, в зависимости от настроения и от публики. Театр — энергетическая вещь. Но мне лично всегда хотелось заниматься театром не драматическим, а таким... облегченным. Что я и делаю, понимая, что юмор — дело серьезное. В кабаре только видимость легкости. На самом деле это серьезный труд и, что самое обидное, не все здесь зависит от ведущего. Здесь все завязано на импровизации, и если среди артистов кто-то напился, кто-то подрался, кого-то бросил муж, кто-то ушел от жены к другому мужчине, то программе — хана. Сегодняшней программе. А завтра — завтра будут взлеты или падения, кабаре — вещь непредсказуемая.

* * *

Итак, пусть и в таком не до конца идеальном варианте, но место моей постоянной дислокации постепенно становилось самым модным местом в городе. В Питере был моден интеллектуальный юмор, и Трахтенберг стал в нем апофигеем, героическим фетишем города-героя. Туристам говорили, что днем нужно посетить Эрмитаж, а вечером пойти послушать Трахтенберга.

Стиль моей программы (впрочем, и любой другой) подразумевает, что и атмосфера в клубе должна ему соответствовать: и кухня, и интерьер, и персонал... Поскольку на сцене все называется своими именами (то есть жопа жопой, а морда мордой, и никак иначе), то и с залом все должно быть в гармонии. Ни дорогой хрусталь, ни французская кухня с ее сложными вычурно-иноземными названиями не прокатят. Названия блюд тоже являются продолжением программы: мясные рулетики должны называться «х...йнюшками», форель — «пиз...икляусом», суп «бодягой» и т. д. и т. п. И конечно, было бы дико, если бы эти блюдищи подавали вышколенные официантки в строгой униформе с именами Елизавета, Анастасия... Одеты они должны быть тоже по-простецки, и звать их должны так же — Стопарик, Жопа, Грымза, Лапоть. А уж какие имена — такие и девки.

Вот поэтому, когда человек приходит в мое заведение, его удивляет все. Он окунулся в атмосферу юности, когда он с мятой трешкой в кармане приходил в ресторан, а халдей ему говорил, ну че будем пить? Самое дешевое? Пиво и водку? А сейчас он может себе позволить все заведения, но иногда ему хочется хамства-лайт, по отношению к нему, конечно. И, конечно же, на уровне игры.

Ты такой же, как и я. Мы такие же, как ты. «Ты к нам пришел. Если ты нам не дашь денег, то кто даст? Хочешь сказать, что у меня день прошел зря?..»

Наверное, сменится пара поколений, и такое кабаре не будет пользоваться спросом. Пока что оно  существует за счет ностальгии. Мы все начинали с низов, политики и олигархи когда-то, совсем недавно, были бедными студентами и учеными. А ненормативная лексика — это язык, на котором говорили все, как в школе, так и во дворе.

На сегодняшний момент я являюсь единственным шоуменом, у которого есть свое клубное шоу. Остальные этого не могут. Поэтому так и ненавидят меня все эти «дроботенки» и «христенки». Они работают десятиминутный номер и не знают, что делать дальше. Ездят на концерты компаниями. Берут двадцать человек, каждый выходит на десять минут. За концерт дают двадцать тысяч, значит, у каждого только по тысяче выйдет. Заказчикам куда проще взять за десятку одного смешномена, болтающего два-три часа, еще пяток стриптизерок — и на тебе шоу!

* * *

А вот теперь вернемся от творческой части вопроса к материальной. Как я уже говорил, заведение стало самым модным местом в городе, люди ломились на программу, а мне пока что никак не приходила мысль о том, что главное звено в происходящем это я. Хозяин маленького бара, который когда-то не хотел меня брать, — он вообще не знал, зачем нужен конферансье, — стал выдвигать себя как идейный вдохновитель творческого процесса. Единственное, что он делал творчески, — это врал. Он рассказывал истории, что видел подобные шоу в Германии и решил сделать у себя. А Трахтенберг... ну он просто нанятый мальчик. Замени одного «трахтенберга»  другим, и ни фига же и не изменится в славной концепции, придуманной им. Спустя пару лет я уже получил диплом «Night life awards» за лучшее клубное шоу, но пенки со всего этого снимал только владелец клуба. В какой-то момент он стал понимать, что «курица, несущая золотые яйца», может свалить, и тут же предложил подписать контракт.

— А не подпишешь — уволю! — заявил он.

Перспектива остаться без постоянной работы меня очень пугала. Времени на размышления и поиски нового места он мне, конечно же, не дал (а то бы я себе что-нибудь нашел), и я сам защелкнул на себе на-ручники. Ситуация была сложная. Будь я музыкантом, работу найти намного легче. Певцу или трубачу не нужно делать клуб под себя, как это нужно мне. Отработал 6 лет и, поняв, что промедление смерти подобно, — сожрут, переварят и высрут, оплатив неустойку, указанную в контракте до последнего цента, свалил в Москву.