Вверх по реке

Он вёл пароход, уверенно направляя его между более крупных судов. Хотя уверен, мелкие рыбачьи лодки, возвращающиеся с промысла, доставляли ему больше хлопот, нежели здоровенные баржи. Последние он обходил как стоячих, подавая сигналы свистком. А вот юркие лодки и баркасы то и дело выныривали буквально из-под носа «Нэлли», заставляя капитана отчаянно ругаться.

— Да и придавлю парочку, чтоб другие осторожней были, — рычал себе под нос гном.

Однако он несколько раз рыскал носом, чтобы не разнести какого-то совсем уж наглого или просто нерасторопного рыбака.

Когда солнце коснулось краем речной глади, на «Нэлли» зажгли фонари, чтобы в темноте на нас никто не налетел. Поворчав немного, капитан передал штурвал гному помоложе — тот был коротко стрижен, да и бороду носил не столь впечатляющую, как капитанская, сам же отправился в каюту. Четверо рагнийцев ушли в кубрик ужинать и спать — у меня и у Кукарачи не было аппетита, да и сон не шёл. Мы отправились на нос корабля, ближе к пушке, чтобы никому не мешать и дымили сигарами, глядя в ночную тьму.

Не знаю, долго бы мы так простояли молча, но тут заявился Чунчо с парой тарелок и стаканами.

— Правильно сделали, что не пошли с нами, — сказал он, плюхаясь на палубу, но прежде всучив нам тарелки с едой. — Жратва тут нормальная, но жара, когда плиты на кухне раскочегаривают, просто адская. Кусок в горло не лезет.

Мы с полковником сели рядом с ним на брезент, укрывающие орудие, и принялись за еду. Есть аппетит или нет, побеждает солдатский инстинкт, когда есть еда ещё надо есть — потому что не знаешь, когда покормят в следующий раз. Чунчо достал из-за пазухи бутыль с чем-то мутным, накрытую третьим стаканом.

— Кукурузная, — заявил он с гордостью, — прямо как у нас на родине гонят.

Я не стал отказываться, хотя пить крепкий алкоголь на такой жаре — пусть и немного спавшей после захода солнца — не очень-то тянуло. Кукарача тоже не проявил особого интереса к содержимому бутылки, и Чунчо глянул на него каким-то тяжёлым взглядом.

— Стареешь что ли, а? Раньше могли такую в четверть часа уговорить, и ты тут же слал меня за добавкой.

— А ты всегда доставал, — усмехнулся Кукарача.

— Конечно, — продемонстрировал крупные зубы в улыбке Чунчо, — не будь я Чунчо Муньос! А вот тебе, похоже, полковничьи погоны на плечи давят.

— Давят, Чунчо, ещё так давят, — согласился Кукарача. — Это называется ответственность.

— А, — вскинул руку, лишь каким-то чудом не расплескав содержимое стакана, Чунчо, — ты слишком много времени проводишь с Элиасом. Я уважаю генерала, за него в огонь и в воду — ты же знаешь! — но он слишком много думает. На то он и генерал, верно? Чтобы думать за всех.

Ничего не ответил ему полковник, лишь протянул стакан и Чунчо налил в него ещё мутного кукурузного пойла.

— Вот теперь узнаю тебя!

Мне показалось, что Кукарача сделал это для того, чтобы вернуть хорошее настроение Чунчо. Сам-то он пребывал в какой-то почти меланхолии.

— Вам не нравится задание? — спросил я у полковника напрямик. Не был желания ходить вокруг да около.

— Не понимаю, ради чего нам придётся пройти почти всю Великую реку, — честно ответил тот, — рискуя своими жизнями. Союзнический долг — смешно ведь. Коалиция поставляла нам однозарядные винтовки «Аркан» и такие разбитые «мартели», что из них стрелять страшно было.

— А я воровал для нас «леферы» и однажды увёл новенький — ещё в масле! — пулемёт, — встрял Чунчо, но Кукарача не обратил на него внимания.

— А теперь нас загнали в эти колонии, святые знают где, — продолжил Кукарача как ни в чём не бывало. — Нас просто убрали с глаз долой, как полковника Конрада, по чью душу мы идём.

— Да он же чокнутый совсем! — воскликнул Чунчо, от выпитого став ещё громогласней. — После того раза вообще слетел с катушек!

— Какого того раза? — зацепился я.

Но рагнийцы ни из чего тайны делать не собирались.