Вверх дном

Всё-таки было что-то величественное в таком поединке одного человека с целым миром. Это ещё более поднимало Дж. Т. Мастона в мнении миссис Эвенджелины Скорбит и его коллег по Пушечному клубу. Надо сказать, бравые вояки, упрямые, как и надлежит отставным артиллеристам, стояли грудью за проект Барбикена и К°. Секретарь Пушечного клуба достиг такой известности, что ему, словно знаменитому преступнику, многие коллекционеры уже писали письма, в надежде получить в ответ несколько строк, начертанных рукой, которая собиралась перевернуть мир.

Но хотя положение Мастона и было величественно, оно становилось всё опасней и опасней. Вокруг балтиморской тюрьмы днём и ночью толпился возбуждённый народ. Раздавались яростные крики. Взбешённые люди хотели hic et nunc[47] линчевать Дж. Т. Мастона. Полиция опасалась, что наступит час, когда она не будет в силах защитить его.

Желая удовлетворить и американцев и жителей других стран, вашингтонское правительство решило, наконец, предать Дж. Т. Мастона уголовному суду.

Охваченные безумным страхом, присяжные заседатели «управились бы с ним в два счёта», как говорил Альсид Пьердэ, начиная чувствовать даже некоторое уважение к твёрдому характеру математика.

И вот утром 5 сентября председатель Комиссии по расследованию появился в камере узника.

По настоятельной просьбе миссис Эвенджелины Скорбит ей тоже было разрешено посетить заключённого. А вдруг в последнюю минуту влияние этой милой женщины возьмёт верх? Не следовало ничем пренебрегать. Здесь все способы были хороши, лишь бы, наконец, разгадать загадку.

— А если ничего не выйдет, тогда увидим! — говорили члены комиссии.

— Что же это вы увидите? — возражали прозорливые люди. — Какой прок вешать Дж. Т. Мастона, если ужасная катастрофа всё равно разразится!

Итак, около 11 часов перед Дж. Т. Мастоном появились миссис Эвенджелина Скорбит и Джон Х. Престис, председатель Комиссии по расследованию.

Сразу же приступили к делу. Разговор состоял из вопросов и ответов — вопросов весьма резких, ответов совершенно спокойных.

И кто бы поверил, что спокойным окажется Дж. Т. Мастон!

— В последний раз спрашиваю вас: будете ли вы говорить? — спросил Джон Х. Престис.

— О чём? — иронически осведомился секретарь Пушечного клуба.

— О том, куда уехал ваш друг Барбикен.

— Я уже говорил об этом сто раз.

— Повторите в сто первый!

— Он там, где будет произведён выстрел.

— А где будет произведён выстрел?

— Там, где сейчас мой друг Барбикен.

— Берегитесь, Дж. Т. Мастон.

— Чего же?

— Последствий запирательства, которое может…

— Помешать вам узнать то, чего вам и знать не следует.

— Но мы имеем право знать!

— Я этого не считаю.

— Мы привлечём вас к уголовной ответственности!

— И привлекайте!

— Суд осудит вас!

— Это дело судей.

— Приговор будет тотчас приведён в исполнение.

— Ну и пусть!

— Дорогой Мастон!.. — осмелилась произнести миссис Эвенджелина Скорбит, чьё сердце сжалось при этих страшных словах.

— О… миссис! — сказал Дж. Т. Мастон.

Она склонила голову и замолкла.

— Угодно вам узнать, каков будет приговор? — спросил председатель Джон Х. Престис.

— Если уж вам так хочется… — сказал Дж. Т. Мастон.

— Вы будете присуждены к высшей каре… Чего вы и заслуживаете!

— Вот как!

— И будете повешены, сударь. Это так же верно, как то, что два да два четыре!

— Ну тогда, сударь, у меня есть ещё надежда, — хладнокровно ответил Дж. Т. Мастон. — Будь вы хоть немного сведущи в математике, вы не сказали бы «так же верно, как то, что два да два четыре». Не все математики безумны настолько, чтобы утверждать, будто сумма двух чисел равна сумме их частей, то есть, что два и два дадут ровно четыре!

— Сударь! — воскликнул председатель, совершенно сбитый с толку.

— Если бы вы сказали, — возразил Дж. Т. Мастон, — «так же верно, как то, что один и один будет два», — тогда другое дело! Это совершенно очевидно, потому что это вовсе не теорема, а просто определение!

Получив этот урок арифметики, председатель комиссии повернулся и ушёл, а миссис Эвенджелина Скорбит послала самый пламенный взгляд властителю своих дум!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, очень короткая, но в которой «х» получает, наконец, географическое значение

К счастью для Дж. Т. Мастона, федеральное правительство вдруг получило следующую телеграмму от американского консула в Занзибаре: