Читаем Введение в общую теорию языковых моделей полностью

Одна и та же структура или одна и та же модель может приобретать совершенно неузнаваемый вид, если учитывать, что они являются структурами и моделями именно человеческого общения. Человеческое сознание, когда оно отражает действительность физико-математически или вообще научно, считается только с объективной действительностью как с таковой, что и делает отражаемую в них картину мира неисторической и претендующей на абсолютную истину, насколько она в настоящий момент доступна человеку. Что же касается языка, то, во-первых, иногда он действительно стремится отразить бытие в его максимально научной полноте и как бы в его постоянной, вечной, неподверженной никакой текучести истине. Однако в других случаях – а этих случаев подавляющее большинство, – язык интерпретирует действительность, согласно потребностям человеческого общения, выбирая из действительности одно и игнорируя другое, одно отражая правильно, а другое искажая и часто искажая даже сознательно. А формальные структуры и модели все равно остаются теми же самыми в языке, и в тех случаях, когда он отражает действительность, и в тех случаях, когда он ее искажает.

И вообще специфика языковых структур и моделей как раз и заключается минимум в двухплановости, а иной раз даже и в трехплановости, или, вернее в многоплановости. Только тогда эти языковые структуры и модели и могут получить реальное значение в языковой области. Поэтому, если мы говорим о теоретико-множественной модели языка, то эта модель всегда будет для нас моделью человеческого общения, моделью коммуникативной. Свести язык на теоретико-множественные, математически-логические и вообще математически-функциональные значения – это значит уничтожить язык как специфический предмет лингвистики. Место подобного языка только в области физико-математической и научно-технической, но никак не лингвистической.

И вообще можно было бы очень много говорить о крайностях одностороннего структурализма, который нуждается в самой серьезной критике. Такие концепции, как рассечение языка на означающие и означаемые, на т.н. уровни (фонологический, морфологический, синтаксический и т.д.) или на синхронию и диахронию, подобного рода концепции, с легкой руки Ф. де Соссюра, уже давно стали традиционными, несмотря на весь их механицизм; и с этими предрассудками очень трудно бороться, чтобы получить вполне безупречную теорию моделей и структур. Реально, если иметь в виду язык как орудие общения, мы имеем дело вовсе не с фонологией и вовсе не с морфологией и вовсе не с синтаксисом и даже не с отдельными словами или предложениями. Коммуникативное членение языковых элементов только в порядке мертвых абстракций может характеризоваться фонологически, морфологически или синтаксически. Коммуникативное членение пользуется всеми этими «уровнями» только в качестве сырых материалов, само же оно вовсе на них не сводится; и человек, состоящий в разумном общении с другим человеком, даже, если он и знает что-нибудь об этих «уровнях» теоретически, совершенно о них забывает; а неграмотные, которые ведь тоже находятся между собою в разумно-человеческом и языковом общении, даже и совсем не имеют и никогда не имели никакого понятия об этих уровнях.

Однако, настоящий очерк вовсе не посвящен специально теории коммуникативной значимости языка. Он посвящен как раз математической и, в частности, теоретико-множественной трактовке языка. Поэтому, не входя в анализ того, что такое языковая коммуникация вообще, мы только твердо запомним одно и притом запомним раз и навсегда: всякая формальная, и в том числе теоретико-множественная структура и модель языка, по своей природе всегда коммуникативна. И что бы мы ни говорили о фонологии или грамматике и какие бы структуры и модели мы в них ни констатировали, для нас везде и всюду будет на первом плане язык как орудие общения; и все формальные структуры и модели будут для нас структурами и моделями только одного, а именно разумно-человеческого общения. А теперь, заручившись раз и навсегда ни на что другое не сводимой спецификой языковых структур и моделей, мы можем уже без всякой боязни говорить отдельно о моделях как фонемах, о моделях как грамматемах и моделях как лексемах и семемах и прочее. Начнем с фонологии.

<p>4. Фонема как модель</p><p>Четыре момента в определении фонемы</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки