Однако понятно, что заключения Спинозы покоятся на предположениях, которые он не выражает в ясной форме. Так, он предполагает, что все части Библии, на которые он ссылается, были написаны одним и тем же человеком. Он также предполагает, что автор последовательно использовал один и тот же язык и что его мысль также была последовательна и непротиворечива. Данный аргумент может быть сформулирован следующим образом: если имя или фраза имеет одно значение в одной части документа, то оно имеет то же самое значение во всех других частях, где оно используется в релевантных контекстах; имя «огонь» применяется для обозначения гнева и ревности в нескольких пассажах Библии; следовательно, во всех оставшихся релевантных контекстах имя «огонь» также применяется для обозначения гнева и ревности. Читатель может заметить, что данный аргумент является всего лишь вероятностным, т. к. истинность консеквента большей посылки не следует неизменным образом из истинности антецедента. Основание для большей посылки получено из изучения книг, написанных нашими современниками, чьи намерения и используемые значения можно установить непосредственным образом, обратившись к ним.
Смысл документа в его цельности может поспособствовать пониманию значения какого-либо отдельного пассажа. Что имел в виду Иисус, когда сказал: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»? Из этого отрывка неясно, что именно было на уме у плачущих. Однако в иных пассажах Иисус учит, что величайшим благом является правда Божия и что мы должны прежде искать Царства Божия (Мф 6, 33). Поэтому можно смело предполагать, что под словом «плачущие» он имел в виду тех, кто «алкал и жаждал Царства Божия и правды Его». Отсутствие этих вещей было бы единственной причиной для плача среди тех, кто презирает подарки судьбы.
Трудности, с которыми сталкивается историк при установлении значения текста, в некоторой степени обусловлены тем фактом, что свидетели описанных событий не могут быть опрошены и от них нельзя получить никакого ответа. Детерминация значения исторических данных, таким образом, должна представлять собой более окольный способ, чем детерминация значения данных, полученных от живых свидетелей. Однако по своей сути эти методы не отличаются друг от друга. Мы посвятим § 7 рассмотрению вопроса о прояснении значений и взвешивании оснований на судебном заседании.
§ 4. Установление доказательной ценности исторических свидетельств
Не менее сложной задачей для историка является анализ оснований на предмет установления их доказательной ценности относительно прошлого. Вообще критерий, используемый для установления истины утверждений конкретного свидетельства, заключается в согласии между независимыми и хорошо информированными свидетелями. Следовательно, немалая часть работы критически настроенного историка заключается в установлении личности и компетентности предполагаемых авторов, поскольку характер авторов и обстоятельства, при которых они писали свои работы, являются релевантными факторами в вопросе о том, обладают ли их труды какой-либо значимостью. Однако следует использовать также и другие критерии. Согласуются ли описываемые события с хорошо установленными принципами естественных наук? Не противоречат ли они известным психологическим факторам человеческого поведения? Обладают ли данные события верифицируемыми следствиями (например, обнаружением останков) в настоящем или будущем? Следует постоянно ссылаться на принципы оценки, основания которых происходят из нашего современного опыта общения с людьми и обращения с предметами. Подтверждение события даже достаточно большим числом независимых свидетелей не будет иметь ценности, если событие противоречит корпусу верифицируемого научного знания, именуемого «наукой». В своем «Трактате о чудесах» [100] Юм отметил, что свидетельства людей принимаются «на основе проведенного нами наблюдения правдивости этих свидетельств и обычного соответствия фактов этим свидетельским сообщениям». Однако даже здесь следует проявлять осторожность. Событие, о котором сообщается, что оно имело место, например, предполагаемое чудесное исцеление больного, может на самом деле иметь место. Но если мы не можем принять того объяснения, которое ему предлагают свидетели, то сложно понять, что именно произошло, поскольку объяснение зачастую тесно связано с деталями события.
Сложности увеличатся, если мы вспомним о том, что, даже если писатель, в общем, является надежным, тем не менее ненадежным в силу своей неточности может оказаться само время и место, в котором он сделал свою запись. Даже в высшей степени компетентный человек может написать про события существенно позже, чем они происходили, и поэтому такому документу нельзя вполне доверять. Более того, документ, в целом вызывающий доверие, может оказаться совершенно бесполезным как основание для некоторых отдельных фактов; или же, наоборот, основание, являющееся удовлетворительным в отдельных частях, может оказаться в целом неподходящим.