Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров

…В одном из рассказов Борхеса[29] повествуется о человеке, обнаружившем в дебрях Амазонки неизвестное племя со странными обычаями. В числе прочего они верили, что их шаман может превращать людей в муравьев. "Один субъект, — сообщает рассказчик, — почуяв мое недоверие, указал мне на муравейник, будто это могло служить доказательством". Однако мышление аборигенов как раз допускало подобные доказательства муравейником. Как ни странно, но и мышление некоторых экономистов прошлого столетия, как мы увидим вскоре, тоже допускало такие 'доказательства". В чем тут ловушка?

Есть реальность и есть наука, которая хочет эту реальность объяснить. Есть явление и есть теория, которая истолковывает это явление. "Доказательство муравейником" — это когда некто для обоснования своего истолкования данного явления указывает вам на то, что данное явление имеет место. Вот, мол, явление же налицо — значит, мое толкование истинно. Муравейник видите? Значит, шаман может превращать людей в муравьев. С учетом сказанного еще более удивительно, что значительная часть публики склонна была принимать всерьез подобные доводы, как это случилось с некоторыми теориями Маркса, Вот что значит ловушка, и вот почему нужно быть крайне осторожными, сопоставляя теорию с практикой.

Альберт Эйнштейн говорил, что хорошая физическая теория должна обладать двумя качествами, которые он называл так: внутреннее совершенство и внешнее оправдание. Первое означает, что теория не должна быть самопротиворечивой, в ней все должно быть взаимоувязано. Второе означает, что теория должна хорошо согласовываться с опытом. Хорошо согласовываться с опытом — это максимум того, что мы можем требовать и от экономической теории по отношению к экономической практике. Мы не должны искать в опыте доказательства теории, но мы вправе требовать от теории, чтобы она не входила в противоречие с опытом. Разумеется, и в нашей науке хорошая теория не должна содержать натяжек, подтасовок, а также взаимоисключающих положений. В одной из ближайших глав, однако, мы найдем и эти вещи.

Жизнь так сложна, что ее редко можно описать теорией во всей необходимой полноте. В науке, подобной нашей, теория всегда оставляет "за скобками" многие вещи из той самой действительности, которую эта теория берется описать. Теория в экономике — это всегда схема, бледная тень живой реальности. Когда на практике выходят вещи, вроде бы отвечающие предсказаниям какой-то теории, это не означает, что данная теория "доказана". В лучшем случае это позволяет говорить, что данная теория пока неплохо работает, поскольку опыт с нею согласуется.

Экономическая действительность первой четверти XIX в., казалось, опровергала теорию Адама Смита. Требовалось нечто иное, и оно явилось в виде учения Рикардо, которое отвечало определенным запросам общественного сознания Великобритании. Многим в XX в. успех учения Рикардо представляется странным. Вокруг него сложился тогда кружок учеников и почитателей, превозносивших его (особенно после преждевременной смерти) заведомо выше заслуженного. Один из них сказал, например, что Рикардо был тем, кто создал экономическую науку; другой назвал его великим открывателем истины. И все они говорили о его превосходстве над Адамом Смитом.

Мы видим, однако, что в долговременной перспективе лучшую согласованность с опытом проявило учение скорее Смита, чем Рикардо. Не произошло ни беспредельного роста земельных рент и цен на продовольствие, ни обеднения рабочего класса, ни остановки накопления капитала. До вековой стагнации (что-то вроде "тепловой смерти Вселенной" по Больцману) Европа и мир пока не дожили. Это еще ничего не доказывает, но это говорит, что теория Рикардо, во всяком случае, описывает реальность недостаточно хорошо. В то же время мы имеем право констатировать, что конечные выводы и предвидения Смита неплохо согласуются с тем развитием, которое имело место до сих пор. Однако только по этой причине, без углубленного анализа, мы не можем утверждать, что сказанное происходит именно и только по тем основаниям, на которые опирался Адам Смит.

Джон Стюарт Милль