Не называя имени Локка, Юм соглашается с ним: когда установлены налоги на потребление, то рабочие либо должны урезать свои потребности, либо потребовать увеличения оплаты своего труда — и тогда бремя налога ляжет на богатых. Но возможен и третий результат: рабочие начинают работать больше и лучше, тогда их жизненный уровень остается прежним без надбавок к заработной плате. Это возможно, говорит Юм, если налоги умеренные и вводятся постепенно. Тогда увеличение производительности рабочих ведет к общему экономическому росту страны. Опыт Голландии, Венеции и других подобных стран говорит о том, что даже страна с незначительной территорией и малоплодородной землей может иметь развитую торговлю и обладать большими богатствами. Но если естественные неудобства этому не мешают (а скорее способствуют), то почему же подобных последствий не может вызвать некоторое искусственное неудобство?
Налоги на потребление Юм считает лучшими по той же причине, что и Монтескье. Но видит и недостаток их: сбор обходится дорого (имеется в виду, что нужна целая армия чиновников, чтобы контролировать внесение налогов торговцами). С этой точки зрения земельные налоги обходятся государству дешевле. Но они плохи во многих других отношениях.
Затем Юм решительно возражает "некоторым писателям", которые считают, что все налоги, в конце концов, падают на землю и что по этой причине все их нужно заменить одним-единственным земельным налогом. "Каждый человек старается сбросить с себя бремя подати, которой он обложен, и возложить его на других; но так как все одинаково стремятся к этому и держатся настороже, то надо предполагать, что в этой борьбе ни один класс не одержит полной победы над остальными, И я не могу понять, почему землевладелец сделается жертвой всех, почему и он не сумеет защитить себя подобно остальным". Юм имеет в виду, что акцизы равномерно распределяются по всем слоям населения пропорционально их желанию и необходимости потреблять те или иные вещи.
Часть вторая
Зрелость науки
Глава 12
Вся власть — природе
…Так природа захотела.
Почему? Не наше дело.
Для чего? Не нам судить.
Знаете ли вы, когда появилось слово "экономист" как обозначение ученого — исследователя экономических вопросов? Оно появилось в середине XVIII в. "Экономистами" назвала себя группа мыслителей во Франции, сплотившаяся вокруг доктора Кенэ. Наиболее известные из них: Виктор Мирабо, Дюпон де Немур, Мерсье де Ларивьер. Рядом с этой замечательной плеядой стояли близкие им по мысли, но самостоятельные по взглядам фигуры Гурнэ и Тюрго.
Все они развивали новую систему взглядов, новую теорию. Чтобы коротко выразить ее суть, Дюпон придумал слово "физиократия", что означает буквально природовластие. Впоследствии этих мыслителей стали называть (и называют по сей день) физиократами. Все они были хорошо знакомы или даже дружны между собой. Школа формировалась в общении кружка единомышленников.
При всем сказанном первым следовало бы упомянуть имя Ричарда Кантильона (1680–1734). Купец и финансист родом из Ирландии, много лет живший во Франции, писавший по-английски, Кантильон оставил нам единственное сочинение: "Опыт о природе торговли вообще", опубликованное лишь в 1755 г. Эта замечательная работа содержит множество основополагающих мыслей, обогатить, развить и дополнить которые предстояло вскоре Кенэ и Смиту.
Венсан де Гурнэ (1712–1759) бесспорно считается одним из основоположников школы физиократии. Написал он совсем немного — несколько докладных записок правительству, которые не публиковались, — и рано умер. Памяти своего друга Тюрго посвятил статью, из которой только и стало всем известно о взглядах и влиянии Гурнэ.
Установлено, что идеи Гурнэ оказали влияние на Кенэ. Известно также, что Гурнэ избежал многого из того, что потом было признано ошибками физиократической школы. Считается, что именно Гурнэ пустил в обиход знаменитую фразу laissez faire, laissez passer (лесэ фэр, лесэ пасэ). Прямому переводу на русский она не поддается, а означает примерно следующее: "Дайте людям самим делать свои дела, дайте делам идти своим ходом". Или проще: отвяжитесь! формулу эту так и пишут во всех книгах по-французски. Она стала определенным знаком — знаком целой теории. Или, лучше сказать, идеологии. Что же обозначает собой эта фраза?