Введение. Страница из моей жизни

При устье Гуацу я заметил островок, который, по уверению моего проводника, был прежде плавучим, но, мало-помалу приблизясь к берегу, остановился. Образовавшись преимущественно из водорослей, к которым пристал чернозем, он покрыт теперь довольно густым лесом; несколько поодаль, между двумя лесистыми холмами, я видел значительное число строений, поднимающихся амфитеатром, и над ними возвышающуюся остроконечную колокольню.

У подножия обрывистого ската холма, где находились строения, Гуацу с шумом перескакивал через скалы, покрытые зеленоватыми лишаями и мхом; потом, делясь на многие рукава, он пропадает после бесчисленных поворотов в темных долинах, которые лежат по обеим его сторонам. Я не мог оторваться от этого вида дикой и величественной природы; я стоял неподвижно, как очарованный, предавшись весь созерцанию и забывая все перед этой великолепной и ни с чем не сравнимой картиной, которой я никогда не мог бы налюбоваться.

— Как это прекрасно! — воскликнул я в восторге.

— Не правда ли? — отвечал, как эхо, Венадо, тихо приблизившись.

— Как называется этот великолепный край?

Индеец посмотрел на меня с удивлением.

— Разве вы его не знаете, mi amo? — спросил он меня.

— Как же я могу знать, когда сегодня в первый раз здесь?

— О! Страна эта очень хорошо известна, mi amo, — продолжал он, — издалека приезжают полюбоваться ей.

— Не сомневаюсь, однако я хотел бы знать ее название.

— Э-э! Ведь сюда-то мы и едем, mi amo; у вас перед глазами фазенда рио д'Уро; кажется, когда-то все эти горы, которые вы видите там, изобиловали золотом и драгоценными камнями.

— А теперь? — спросил я, заинтересовавшись.

— О! Теперь в минах не работают, хозяин не хочет этого, они затоплены водой; владелец полагает, что лучше обрабатывать землю и что это самое верное средство приобрести богатство.

— Он прав. Как зовут счастливого обладателя фазенды, рассуждающего так здраво?

— Не знаю, mi amo; полагают, что ферма и прилегающие к ней земли принадлежат дону Зено Кабралю, но не могу этого утверждать; впрочем, это не удивило бы меня, потому что рассказывают странные вещи, происходящие в углублениях, которые вы видите там, когда Viracao поднимается на поверхности озера и волнует его с такой силой, что нашим пирогам опасно проезжать по нему, — сказал он, показывая пальцем круглые воронкообразные ямы, вырубленные в скалах.

— Что же рассказывают такого странного?

— О! Ужасные вещи, mi amo, о которых бедный индеец не смеет рассказывать такому сеньору, как вы.

Напрасно выпытывал я у своего проводника объяснений; я не мог добиться от него ничего, кроме восклицаний страха и бесчисленного множества крестных знамений. Устав его расспрашивать напрасно о предмете, который, казалось, ему не нравился, я переменил разговор.

— Через сколько времени приедем мы на ферму? — спросил я.

— Часа через четыре, mi amo.

— Как ты полагаешь, приедет ли уже тогда дон Зено и встретим ли мы его там?

— Кто знает, mi amo; если сеньор Зено захочет, то будет, если же нет, то не будет.

Не получив и в этом случае удовлетворительного ответа, я отказался предлагать своему проводнику вопросы, на которые он, как будто нарочно, отвечал так забавно; мы снова тронулись в путь.

По мере того как мы спускались в долину, вид менялся; таким образом я проехал, сам не замечая того, довольно большое пространство.

Когда мы начинали взбираться по довольно широкой и хорошо содержанной дороге, которая вела к первым строениям, я увидел всадника, скакавшего к нам во весь дух.

Мой проводник боязливо дотронулся до меня.

— Вы его видите, mi amo? — сказал он мне.

— Кого? — ответил я.

— Всадника.

— Ну что ж?

— Разве вы не узнаете его? Это дон Зено Кабраль.

— Невозможно! — вскричал я.

Индеец покачал головой несколько раз.

— Ничего нет невозможного для сеньора Зено, — пробормотал он.

Я посмотрел внимательнее и в самом деле узнал дона Зено Кабраля, своего прежнего спутника; он был одет точно так же, как и при первой встрече.

Через минуту он был уже около меня.

— Милости просим пожаловать в фазенду рио д'Уро, — весело сказал дон Зено, протянув мне правую руку, которую я крепко пожал. — Хорошо ли вы ехали?

— Отлично, благодарю вас, только очень устал, но, — прибавил я, заметив на губах его тонкую улыбку, — хотя я еще не выдаю себя за путешественника, равного вам по неутомимости, однако начинаю уже привыкать; к тому же вид этой прекрасной местности заставил меня совершенно позабыть усталость.

— Не правда ли, картина прекрасна, — сказал он мне с гордостью, — и заслуживает, чтобы приезжали полюбоваться ею даже после самых великолепных европейских видов?

— Конечно, тем более что сравнивать их нельзя.

— Вы были довольны, я полагаю, этим негодяем? — спросил он, повернувшись к проводнику, который скромно и боязливо остановился в некотором отдалении.

— Совершенно доволен; он вполне загладил свой проступок.

— Я так и знал; очень рад, что вы отзываетесь о нем таким образом — это меня помирит с ним. Беги вперед, picaro, дай знать о нашем приезде.

Индеец не дожидался вторичного приказания и, пришпорив свою лошадь, поскакал.